Всем журналистам знаком мандраж перед разговором со «звёздами», но не менее трудно готовиться к интервью с человеком, которого знаешь много лет. Кажется, о чём спрашивать – и так всё известно! Как на ладони – и музыкальная карьера гитариста, автора музыки и автора нашего журнала Владимира Михайлова. Но именно в том, чтобы посмотреть на знакомого человека незнакомым взглядом, и состояла на сей раз наша задача.

Сперва, ещё в студенческие годы, Владимир участвовал в коллективе с красноречивым названием «Галерея снов», потом – в группе из города Владимира «Алгабас», сочетавшей неопрогрессив и русскоязычное пение. Команда под руководством басиста, вокалиста и автора песен Сергея Миляева выпустила дебютник «Ангелы и демоны» на лейбле MALS (2014), дала ряд концертов, но постепенно деятельность «Алгабаса» сошла на нет. Владимир Михайлов продолжил вместе с клавишником этой группы Ильёй Фроловым в дуэте «Великий немой», выступавшем с программой саундтреков к немому кино на фестивале «ProgDay» в Клубе Алексея Козлова. Затем к Фролову и Михайлову присоединились барабанщик Владимир Никонов и басист/вокалист Владимир Косыгин. Последний – родом с Камчатки, имеет корякские корни, а взятое группой название Enine – имя одной из рек, что течёт на этом полуострове. «Инайн» переводится с корякского как «туман».

Параллельно у Михайлова завязался успешный творческий союз с ещё одним автором «ИнРока», клавишником Roz Vitalis Иваном Розмаинским – импровизационный дуэт Rozmainsky & Mikhaylov Project, или RMP. Оба проекта к настоящему моменту успели выпустить по альбому на московском лейбле «АртБит». Диск Enine «The Great Silent» (2018) подвёл черту под многолетней работой Михайлова над саундтреками к немым фильмам. «Носферату», «Метрополис», «Кабинет доктора Калигари» – вот те культовые киноленты, которые Enine озвучили в жанре инструментального неопрогрессива. Как создавался «The Great Silent» и что будет у группы дальше – об этом рассказал нам Владимир Михайлов.

Вышел первый альбом Enine. Чувствуешь ли, как камень упал с плеч?
Есть ощущение, что я наконец-то это сделал. Нагляделся, как другие годами сидят над альбомами – усовершенствуя, улучшая, перезаписывая. И просто понял, что надо эту вещь уже «отпустить», не пытаться сделать лучше. Подсчитал – не поверишь, я шёл к этому альбому 15 лет!

А когда была написана самая первая композиция?
Как раз 15 лет назад. Не то чтобы композиция – обрывки мелодии, наброски, мотивы, пассажи… Я мог эту работу закончить ещё лет 7-8 назад, но всё не складывалось. Видимо, не было нужного места, нужных людей, нужного заряда. А тут – как плотину прорвало, звёзды сложились как надо, словно кто-то дал мне зелёный свет наконец-то закрыть эту главу, закончить эту большую работу, с которой я ел, спал и жил, о которой я думал все эти годы.

И что было самым первым?
Наверное, «Рабочие». Костяк этой вещи появился году в 2004-2005-м. Конечно, альбомная версия совсем другая, ребята в группе привносят много своего, но если взять демку тех времен – её можно узнать.

А самый новый трек?
Первая и третья части «Носферату». Середина там – с давних времён, а эти части мы делали с нуля уже единым коллективом. Забавно, что рабочее название у этой вещи – «Голос». Год-два назад жена любила смотреть по пятницам телешоу «Голос», и я тоже поглядывал, иногда было интересно, иногда – не очень, и в какой-то момент я совершенно «озомбовел» от очередной певички с какой-то ерундой. В перерыве на рекламу встал, подошёл к синтезатору и просто что-то наиграл. Из этих бездумных пассажей и родилось вступление к «Носферату». А потом подошла дочка и взяла несколько аккордов – очень необычно, c интересными ритмическими нюансами. Я записал всё это на диктофон, и так появилась отправная точка для композиции.
А потом мы разматывали эту вещь, как клубок – систему лейтмотивов, репризы, переходы…

Как и когда ты решил сочинять именно музыку к немому кино?
В 2004 году я со своей студенческой группой репетировал в ОДРИ (Областном доме работников искусств, — прим. авт.) Мы были штатной командой, репетировали бесплатно, но должны были к концу года сделать отчётную программу. А я тогда очень увлекался рок-операми Арьена Лукассена и Клайва Нолана. И была безумная идея сделать маленькую рок-оперу, минут на 20-30, я уже планировал, каких пригласить солистов, скрипачей, флейтистов… Но как-то, читая «ИнРок», я натолкнулся на статью про Art Zoyd, как они делали саундтреки к немым фильмам. И я, поразмыслив две ночи, убрал подальше свои наполеоновские планы и решил, что немое кино – это лучше. Я тогда учился на филфаке, работал, дочка родилась – понял, что рок-оперу не вытяну, а вот инструментальная музыка – это реально. Я посмотрел «Метрополис» Фрица Ланга, ужаснулся тому, что он идёт два с хвостиком часа – столько музыки мы не сможем сделать! Смонтировал «редакторскую версию» фильма, и под неё мы уже писали музыку. А «Носферату» я порезал с двух часов до 16 минут! (Смеётся.) Но в целом понять, о чём фильм, можно. Так что, когда Enine стали собираться, я вытащил на свет, как шулер из рукава, свои заготовки, и все меня поддержали.

Как ты соизмеряешь то, что происходит в музыке, с фильмом?
Кто-то делает музыку, глядя на картинку, а кто-то, наоборот, подгоняет её под музыку, а у меня – встречный процесс. Иногда смотрю на кадр, думаю, что здесь нужно, беру гитару в руки, и это что-то появляется. А иногда мучаешь какой-то мотив, потом видишь кадр и понимаешь, что на этот кадр мотив, который давеча мучил, замечательно ложится.

Кто записывал и сводил «The Great Silent»?
Звукорежиссёр Евгений Переседов из студии «Медиум». Мы с ним хорошо сработались, он создал во время записи прекрасную творческую обстановку.

Давали ли вы ему ориентиры, примеры звучания?
Он сам вышел с такой инициативой – попросил принести записи тех, на кого мы хотим ориентироваться. И я навскидку кинул ему треки Marillion, Arena, Rush, первое, что в голову пришло. Не то, чтобы мы на них ориентировались – саунд диктовала аранжировка, подача материала и наши технические возможности.

А что звучит в начале и в конце предпоследней композиции «Waiting for…»?
Это фишка такая, фильм в фильме. Камера, мотор, звучит музыка, плёнка обрывается…

А о чём этот фильм?
О расстоянии. Девушка ждёт у моря своего любимого, а он, гад, никак не едет. Немножко сентиментальной лирики в этот парад уродцев и изломанных характеров.

Слушая диск, человек уже не будет видеть изображения на экране. Не боитесь, что впечатления окажутся неполными?
Нет. Считаю, что музыка самодостаточна. Да, хорошо, когда музыка и кино работают вместе как единое целое. Но как «Носферату» и «Метрополис» можно спокойно смотреть без нашей музыки, так и нашу музыку можно спокойно слушать, не глядя на экран. А для тех, кому интересно, есть обложка, и мы постарались сделать ее говорящей.

Немного вернёмся назад. Ты упоминал студенческую группу. А какой вообще у тебя был первый выход на сцену, и в каком качестве?
Я на бальные танцы в детстве ходил! (Смеётся.) Вот мой первый выход на сцену. А с группой? Наверное, в каком-то ДК на очередном конкурсе самодеятельности, скорее уже в институте, чем в школе.

А что играли?
Что-то своё, определённо. Я, честно говоря, кайф от исполнения каверов только сейчас начал ощущать. Когда был совсем молодой, думал, что я гений, я и так всё могу, зачем мне чужое играть, когда у меня своего полно!

И это был арт-рок?
Нет, скорее хард-рок. А про прогрессив я понял, что это моя музыка и я её хочу играть, как ни странно, когда услышал «Masquerade Overture» Pendragon. Там есть замечательная вещь «Paintbox», и я понял, что хочу так. И не то что хочу, я и могу так, у меня уже тогда был уже «Фендер», был дилей, хорошая наша педалька «Лель», наша, с кучей наводок, но очень интересным призвуком, и я её врубил и понял, что у меня, как мне показалось, тоже получается. И я понял, что мне надо играть такую музыку.

А как называлась первая группа?
Очень говорящее имя, сразу ясно, откуда что взялось: «Галерея снов».

Кто-нибудь из того состава сейчас с тобой играет?
Нет. Барабанщик завязал с музыкой и ушёл в бизнес, он теперь большой начальник, Дима Волков, клавишник, вокалист и мой главный напарник по той группе, уехал в Москву и сейчас поет в известном ансамбле, катается по миру, басист что-то поигрывает в нашем городе…

Когда всё распалось, и как скоро после этого ты оказался в «Алгабас»?
Ушёл барабанщик, ушёл Дима, мой соавтор, дальше ловить было нечего. Примерно в 2006-м коллектив развалился, а в 2007-м я уже был в «Алгабасе». Сергей Миляев написал на местном форуме воззвание: «Кто любит играть арт-рок, приходите!» А я был глубоко убежден, что никто, кроме нас, в городе арт-рок не играл вообще. Естественно, я пришёл.

Вы выпустили альбом «Ангелы и бесы», сыграли немало концертов… Как сейчас вспоминается то время и та группа?
Было очень полезно посмотреть на себя с другой стороны. Я себя воспринимал тогда как композитора, а там был прежде всего гитаристом. Другой подход, другое мышление включалось. Знаешь, любой опыт нужен, как позитивный, так и негативный, а там я получил и то, и другое. Многими вещами я по-прежнему горжусь.

Как ты окончательно понял, что уходишь, будешь играть свою музыку, был ли какой-то знак?
Знака не было. Просто всё долго тянулось, и было понятно, чем кончится. Личные отношения в группе – вопрос специфический, никогда не хочется ни с кем ругаться, ссориться, просто понимаешь, что конец неизбежен, и ждешь, когда он наступит… Второй альбом «Алгабаса» по-прежнему лежит на полке. А у меня было желание сделать что-то своё.
За что надо сказать спасибо Сергею и группе – я познакомился с Ильёй Фроловым, моим главным напарником в Enine. С ним мы как янь и инь, как Чебурашка и Крокодил Гена. Я всегда восторжен, он всегда скептичен, но этот тандем работает.
Понимаешь, мне неинтересно всё делать одному. Ведь наработки у меня давно уже лежали, я бы мог записать всё один – но не хотел. Даже демо-записи я не записываю «от и до», скорее мотивы, фрагменты, наброски. Потом приношу всё это в группу, народ подключается, критикует, предлагает идеи, происходит обмен энергией. Бывают и ругань, и споры, и обиды, но сам момент озарения, когда паззл складывается – потрясающее ощущение. Может, ради этого я и занимаюсь музыкой.

А как нашлись остальные участники Enine?
Вовка Никонов – мой старый знакомец. Он на пару курсов старше меня учился на филфаке (Владимирского государственного университета, – прим. авт.). Может, благодаря ему я на филфак и поступил. Мы оба занимались на гитаре у Лёши Барышева, нашего местного гитарного светила. (Алексей Барышев – гитарист из Владимира, лидер групп Blackmailers Blues Band и «Рекорд-Оркестр», – прим. авт.) Мы уже играли с ним в студенческие годы, потом жизнь раскидала, а тут выяснилось, что он всю жизнь мечтал быть ударником. А с Косыгиным мы по работе частенько пересекались, он – журналист и оператор на местном ТВ. Как-то мы ездили в Москву на мероприятие, и у него в плейере громко играл, кажется, Foreigner – музыка, к которой я тоже неровно дышу. Слово за слово, вышло, что парень пишет музыку, тексты, поёт, играет на всём… Так мы нашли не только басиста, но и вокалиста, и автора неплохого – в данный момент как раз «мучаем» одну его вещичку…

То есть второй альбом уже в работе?
Он больше в задумках, чем в физическом воплощении. Я-то свой багаж практически исчерпал. Мы долго искали, куда дальше двигаться, был даже небольшой кризис – всё-таки мы все очень разную музыку любим и слушаем, но мы его преодолели, нащупали нужное направление… Думаю, будет укрупнение форм, больше медитативности, больше кача какого-то. Поживём – увидим.

Есть ещё песня «Seabird», которая была опубликована первой, но в альбом не вошла… Она – пример будущего стиля?
Это был своеобразный эксперимент: мы отыграли первый концерт в Питере, решили его выпустить самиздатом, начали чистить, и одна композиция вышла совершенно «запоротой». А через стенку – студия. Пошли и записали, песня-то хорошая! Это была первая вещь Косыгина, которую мы взяли в работу. В «Великий немой» она, конечно, не вписалась по концепту. Думаю, ей найдётся место на втором альбоме, может, с изменениями. А будет ли весь материал такой? Скорее нет, чем да.

В этой песне уже естественнее звучит этническая тема, которая к «Метрополису» и прочему не очень подходит. Почему вы вообще решили использовать образ пляшущего шамана на сцене? Потому что фронтмен родом с Камчатки?
Не совсем. Наверное, я немножко бегу впереди паровоза. Когда мы искали название для проекта, я предложил быть ближе к земле, к этнике. Прогрессива всякого много, а у нас богатая история и культура, в том числе и малых народов, которая сейчас ассимилируется. И возникла мысль привнести в нашу музыку немного этники. В то время я уже думал над следующим проектом. Был мозговой штурм, мы долго перебирали разные варианты и концепции, и поняли, что это м интересный вариант. Но не «лубок», даже не фолк, а деликатное внедрение элементов шаманизма, таких как медитативность, звуки бубна, в прогрессив, хард-н-арт, в то, что мы играем. Идея всем понравилась, и мы не стали её откладывать.

Какие темы тебе хочется затронуть дальше?
Мы хотим посвятить альбом сказаниям и сказкам северных народов. Меня очаровала пара рассказов, которые из поколения в поколение на Камчатке передают. Сильные образы, как и всё в культуре северных народов. Более глобально я не думал, я сейчас больше размышляю о том, как нащупать правильный путь музыкально, как найти единственно верную интонацию в звучании.

Во всяком случае, в своей игре эту интонацию ты точно нашёл. А расскажи, как сложился твой гитарный стиль?
Забавно, я за гитару взялся из-за Ричи Блэкмора. Он меня покорил ещё в школьные годы. «Стратокастер» – это наше всё. Потом были Scorpions, Queen, Marillion, Pink Floyd. Величие Гилмора я понял совсем недавно. Сейчас я читаю рецензии на альбом RMP, о том, что гитара напоминает манеру Гилмора, и меня в холодный пот бросает – кто я и кто Гилмор! У нас уже дежурной шуткой стало, когда я пытаюсь сыграть соло на тягучих бэндах, мне говорят: «Выключай Гилмора! Опять Гилмор сплошной!» Хотя я на него особо не ориентировался. Если я и пытался кому-то подражать, то это Стив Ротери из Marillion. Его соло для меня всегда были эталоном. Там нет скоростных пассажей, это не соло как таковое, а просто удивительно красивая мелодия на гитаре.

Соло для тебя — это тема, сочинённая полностью?
Нет. Знаешь, удивительная вещь, и во многом из-за этого я занимаюсь музыкой… Любое соло у меня появляется от искры импровизации. Это непередаваемый каскад эмоций, когда просто берешь гитару побренчать, и выскакивает интересный пассаж, который может стать началом темы, которую садишься и дальше развиваешь. Пытаешься, как слепой котёнок, тыкаешься, поймав две-три ноты, откуда-то вытащить следующие. Кручу, импровизирую, иногда что-то складывается. А потом отсекаю всё лишнее.

То есть соло – это импровизация, которая потом становится композицией. А на концертах ты играешь по написанному или ведёшь поиск дальше?
На концертах я пытаюсь сыграть как надо и стараюсь не облажаться. (Смеётся.) В этом отличие от RMP. Там я открыл для себя удивительный мир, совершенно другой подход к музыке, когда просто выходишь на сцену и себя отпускаешь, не зная, что сыграешь в следующий момент. Иногда это прекрасно, иногда ужасно… А в Enine – жёсткая командная игра, импровизации сведены к минимуму. Время совершенно по-разному течёт, когда я с этими двумя группами играю.

Расскажи, что случилось однажды на записи соло с твоей гитарой?
(Смеётся). В такие моменты понимаешь, что делаешь что-то особенное. Записывали соло к средней части «Носферату». Там есть момент, где я рычагом на тон поднимаю ноту, беру флажолет и обратно её опускаю. И после этой фразы нужно так же резко следующую ноту поднять на полтона и опустить. И в этот момент у меня в руках оказывается рычаг! Та-да-а-а-м! Получается, я отломал рычаг от избытка чувств и эмоций! В студии мне сказали, что такого ещё не видели. На моё счастье, дублей я уже успел наиграть, и мы это соло из трёх кусков склеили.

В RMP ты ещё играешь на гитаре шуруповёртом…
Да, это замечательное изобретение, в котором, конечно, больше сценического эпатажа, чем смысла, хотя жужжит он забавно… А для нового альбома мы с Ваней записали вещь под названием «Фабрика», и там шуруповёрт на месте. Там сразу понятно, что это цех по производству чего-нибудь.

Получается пародия на гитарных героев типа Пола Гилберта?
Да, возможно.

Как ты относишься к миру шреддерства?
Никак, абсолютно. Я люблю лучших его представителей, но когда в детстве пытался разобрать пассажи Ингви Мальмстина, понял, что это немножко не моя дорога. Не хватает усидчивости. Сажусь гонять гаммы, и вдруг из-под пальцев какая-то мелодия выпрыгивает, и вместо упражнений я этот час сижу и сочиняю очередной новый мотив. Кстати, так родились «Рабочие». В их основе лежит фрагмент упражнения Джона Петруччи! (Хохочет.) Я попытался разобрать его видеошколу, меня хватило на первые пять минут, где он показывает какой-то пассаж со скачками между струнами на скорость, я попытался его воспроизвести, сыграл в десять раз медленнее и абсолютно не так, как он, но внезапно получилась очень интересная шагающая мелодия. Петруччи был отправлен на полку, и я сидел и дальше сочинял. Спасибо за композицию, Джон!
А шреддеры – мне нравятся ранний Мальмстин, Стив Вай, Джо Сатриани. В конце концов, никто быстрее Алана Холдсуорта не сыграет, наверное, уже, а самый лучший гитарист – это Джефф Бек, о чём говорят все остальные гитаристы, и нет повода им не верить.

А как у тебя оказалась твоя гитара, тот самый серый Fender?
Он не совсем серый, он странный, цвета морской воды даже… Это американский родной Fender Stratocaster 1981 года. Я пришел к Лёхе Барышеву и сказал, что хочу себе «Фендер» как у Джеффа Бека, его модель именную. «А у меня тут есть один «Фендер», не хочешь посмотреть?» Я взял гитару в руки, побренчал и понял, что всё, не нужен мне никакой инструмент Джеффа Бека. Мы сразу как-то с ней нашли общий язык.
И знаешь, что интересно? Я много на эту тему размышлял. Очень многие гитаристы обращаются к гитаре как к девушке, называют её женским именем. Но у меня гитара, наверное, мужского рода. Женского – скорее музыка. А гитара – товарищ, напарник, с которым мы вместе эту женскую сущность, музыку, выпускаем на свободу.

Интересно, когда очередной меломан-зануда начинает говорить, мол, всё уже сыграно, что ты обычно отвечаешь?
Я на эту тему стараюсь не дискутировать. Потому что сам немножко такой. Мне всегда трудно подводить итоги года. Какой 2017-й, вы что, я только-только Rolling Stones до 1980 года осилил, мне ещё в архивах копаться и копаться! Но я как-то умудряюсь и новое для себя находить.

Но ты-то – новинка, твой альбом – новинка!
Не знаю… Я в отношении собственного творчества всегда очень неуверен, боюсь навязываться, а когда кто-то внезапно говорит, что ему понравилось, я сначала испытываю удивление, а потом радость. А если глобально, то я столько потрясающей музыки за свою жизнь услышал и ещё услышу, она такие глубокие чувства во мне будит, а я её всё потребляю и потребляю – и вот мне захотелось попробовать самому создать то, что кого-то тронет. И если это получится – я буду счастлив.

 

Владимир ИМПАЛЕР
Фото автора и из архива группы.
Опубликовано в «ИнРоке» №83/2018.