Февральское утро, 9:30, кафе в холле гостиницы «Интерконтиненталь». Встреча и впрямь межконтинентальная – навстречу нам из лифта выходит музыкант, который родился в далёкой Колумбии, учился и делал карьеру в США, а теперь живёт и работает в Австрии. Ещё за неделю до этого имя бас-гитариста Хуана Гарсии-Эррероса (Juan Garcia-Herreros), равно как и его сценический псевдоним Snow Owl (Снежная Сова) было для нас полнейшей загадкой.

А зря, ведь в свои 42 года он уже успел стать номинантом премии «Грэмми» в категории «Best Latin Jazz Album», а в 2019-м – признан лучшим басистом мира по результатам опроса читателей журнала «Bass Guitar Magazine». У него на счету четыре сольных альбома – «Snow Owl Quartet» (2006), «Art of Contrabass Guitar» (2010), «Normas» (2013) и «The Blue Road» (2016), почти готов следующий – «The Red Road», который станет второй частью философской трилогии о жизни, о мире и нашем месте в нём. В нём музыкант собирается показать рОковую сторону своего творчества. А оказался Snow Owl в России благодаря своему участию в проекте The World of Hans Zimmer, оркестрово-роковому составу, который представляет по всему миру музыку к кинофильмам авторства Ханса Циммера.
(С тех пор прошло три месяца, а кажется, что целые годы — настолько всё изменилось… Поэтому после того, как текст был готов, мы отправили музыканту немного дополнительных вопросов — они помечены звёздочкой, — прим. ред.)

ТОТЕМНОЕ ЖИВОТНОЕ

Для начала хотелось бы спросить о вашем псевдониме, The Snow Owl.
По-русски это Шнешна Сова, я правильно произношу? Я пытался это выучить… (Улыбается.)

Это какое-то тотемное животное? Чем именно оно важно для вас?
Да. Мои предки – из индейских племён Архако (Arhuaco) и Вайю (Wayuu), и тотемные духи играют для нас огромное значение. Когда я родился, вождь нашего племени сказал мне, что это белая сова принесла меня из мира духов в материальный мир. Вот почему я ношу это имя.

Это, должно быть, даёт вдохновение на всю жизнь…
Конечно! Мудрость наших предков, которую они передают нам, по-прежнему важна в мире новой техники и больших скоростей. Знания, которые они приобретали в течение тысяч лет, помогают нам сейчас сохранять доброту и человечность, быть в контакте с природой, а не с машинами.

Мы знаем, что ваш предстоящий альбом «The Red Road», вторая часть трилогии, имеет интересную философскую подоплёку. Первая часть была о духовном пути, вторая – о пути воина, а в третьей обо всём вместе…
Да. В третьей части речь пойдет о балансе.

Эти идеи связаны с философией ваших предков-индейцев?
Конечно! Мы верим в то, что каждая душа имеет свой цвет, свой путь, свою судьбу. Вот почему эти дороги [в названиях альбомов] называются синей, красной и жёлтой. Кстати, жёлтый, синий и красный – это цвета колумбийского флага. Совпадение, но оно мне очень нравится.
Есть ещё и четвёртая дорога – белая, путь просветления. Когда свет просто окружает тебя. Один человек умеет общаться с миром духов, другой – воевать, а третий способен гармонично сочетать в себе и то, и другое. И я во всех своих делах стремлюсь к тому, чтобы совместить эти два пути, сделать, чтобы воин смог контактировать с духами, а человек духовный – обрёл качества воина. В нашем безумном мире это особенно важно.

Как вы выбираете музыкальные краски, чтобы отобразить физические?
Музыка – это частоты, которые мы слышим, а цвета – это частоты, которые мы видим, поэтому мне очень легко сопоставить звуки и цвета друг с другом. Высокие тона – светлые, а низкие – тёмные, и их легко сопоставить светлым и тёмным оттенкам цвета. И бывают мелодии, которые явно ассоциируются с водой, огнём, воздухом… Я просто озвучиваю то, что мы видим.

НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО

Почему вы выбрали именно бас-гитару?
Брат учился играть на ударных и сказал: мне нужен басист. Я поначалу отказывался. А он: «Ну что ты, попробуй!» И уже скоро я с ним играл вместе, мы начали с песен из репертуара Led Zeppelin, Metallica, Megadeth и прочего рока и металла.

Сколько вам тогда было лет?
14.

Кто повлиял на вас, какие у вас любимые музыканты?
Их так много! Клифф Бёртон из Metallica – мой кумир. Джон Пол Джонс из Led Zeppelin. Великий Жако Пасториус… Дэйв Эллефсон из Megadeth. Тони Левин из King Crimson. Все эти басисты меня очень вдохновляли…

Как вы изучали их игру – по аудиозаписям или по видео?
Музыкальных видео тогда ещё не было, зато работали радиостанции, которые где-нибудь в два часа ночи включали какую-нибудь необычную музыку. И я не ложился спать и записывал её на кассеты. А потом разучивал эту музыку на слух.

И как, не трудно ли было, не случались ли ошибки?
Дело в том, что я никогда не гнался за скоростью. Техничность обретается естественным путём. А скорость игры обусловлена только воображением. Если я в состоянии представить музыку в голове, значит, я смогу её сыграть. Посколько надо мной не стоял учитель, для меня не было ничего невозможного. Если я расслушал какой-то момент в записи, значит, и мне он по силам. Какой-то великолепный басист сыграл что-то быстрое и классное – почему бы и нет, значит, и я сыграю! Я не задумывался о том, виртуозен я или нет, просто старался скопировать и всё. Чтобы достичь хорошей техники игры, нужно просто ничего не бояться.

Итак, сперва вы были самоучкой, а потом поступили в школу Беркли… Каков для вас баланс между поиском собственного пути и следованию чужим урокам, самообучению и работе в устоявшейся образовательной системе?
Думаю, самообучение имеет и плюсы, и минусы. Когда пытаешься сделать всё сам, никто не говорит тебе, прав ты или не прав, ты свободен, но и возможностей для роста меньше. Когда я пришёл в Беркли, выиграв конкурс на обучение, я занимался там только один год. И через год преподаватель, зная мою целеустремлённость и дисциплину, сказал мне вот что: «Есть книги, есть методы игры, ты можешь их изучать, но школа тебе не нужна. Иди и делай карьеру!» Это было трудное решение. Просто взять и уйти, когда все говорят тебе, что ты должен получить диплом, получить степень, сделать то, сделать это. Но я верил своему учителю, и, благодаря его поддержке, решился уехать в Нью-Йорк и начал там играть.

Как звали вашего педагога?
Брюс Гертц (Bruce Gertz). Мы до сих пор общаемся и очень дружим. Академическое образование тоже имеет плюсы и минусы. Сложно найти одну формулу, по которой каждый творческий человек сможет по максимуму реализовать свой потенциал. Есть некая база: выучи то, сыграть это… Школа может раскрыть глаза на многие замечательные вещи, а Беркли – отличная школа. Но чтобы стать настоящим артистом, нужно нечто большее. Есть люди, чьи таланты не укладываются в рамки учебников. И те, кто с самого начала ясно видят свой путь и по нему идут, и школа им может очень повредить.

Вы говорили, что много играли с местными хэви-метал-группами. Есть ли среди них известные имена?
Особо знаменитых – нет, это был обычный нью-йоркский андеграунд. Несколько групп, которые играли в знаменитом клубе CBGG, я очень по нему скучаю. Одна из них – Tritone, отличная команда, другая – Shadow Call. Может, в Нью-Йорке их кто-то и знал, но за пределами они был никому не известны. В то время мне доводилось трудиться очень интенсивно, делать много студийных записей, играть в бродвейских мюзиклах, чтобы выжить и платить по счетам. Поэтому было много таких подработок.

Что касается Бродвея, не назовёте несколько самых важных для вас постановок?
Я играл в «Chicago», обожаю этот мюзикл, в «Cats» и «Jesus Christ Superstar». Всё это было замечательно. Также много выступал с музыкой сальса для нью-йоркского латиноамериканского сообщества. Играл с Марком Энтони и другими популярными в сальса-кругах личностями. Но моё сердце всегда стремилось к хэви-металу и одновременно джазу. Поэтому, когда с работой было покончено, я шёл в ночные клубы и играл там рок или джаз…

ГРАЖДАНИН МИРА

Как вообще вы оказались в США?
Это было вынужденное решение. В Колумбии было очень опасно: разгорелась война с партизанами, война с наркомафией, и наша семья оказалась под угрозой, потому что мой дядя был тем человеком, кто посадил в тюрьму Пабло Эскобара (босса колумбийской наркомафии, – прим. авт.) Нам пришлось уехать, чтобы спасти свои жизни. Так что не я выбирал Америку… И мне там было не очень-то легко находить общий язык с людьми. У них оказались свои взгляды на жизнь, на будущее и всё прочее. Они очень уверены в себе, потому что день ото дня слышат, что они – великие, они – пуп земли. А я с этим никогда не был согласен – просто потому, что мир такой огромный! (Смеётся.) Я не хотел смотреть на мир глазами жителя одной-единственной страны, мне было важно познать жизнь как можно глубже, понять, что значит – быть человеком всего мира, познать человеческие ценности, которые гораздо больше, чем, знаете ли, один почтовый индекс. Но я благодарен всему, что мне дали Соединённые Штаты.

Чему вас научила эта страна?
Прежде всего, я понял, как важно артисту быть уверенным в том, что делаешь, и не забывать о коммерческой стороне дела. Да, без бизнеса – никак, без веры в себя – никак, но есть ещё и душа, человечность, и мне хотелось узнать об этом больше, поэтому я и покинул Штаты.

Интересно, а почему вы переехали именно в Австрию?
Там открывалась вакансия профессора в местном Университете искусств (University of Arts). Им нужен был преподаватель по бас-гитаре, и они пригласили меня из Нью-Йорка. Я был рад возможности перебраться в Европу, выучить немецкий, а заодно и изучить классическую композицию. Благодаря университету я смог одновременно и учиться, и преподавать.

Вы только преподаёте, или и собственными исследованиями тоже занимаетесь?
Занимаюсь. Сейчас меня заинтересовала музыкальная феноменология. Мне всегда есть что исследовать, тем более что моё основное занятие там, где я работаю сейчас – это Jam Lab, частное образовательное учреждение – это подготовка магистрантов. Я руковожу их исследовательскими работами, и, конечно, погружаюсь в них сам.

Слышал, что вы провели некоторое время в Африке, изучая местную музыку. Когда именно это было и где?
Дело было пять-шесть лет назад, я два года жил в Буркина-Фасо в племени гриотов (griot) под названием Джабате (Diabaté).

Знаем, гриоты знамениты на весь мир своей музыкой.
Верно. И был прекрасный момент, когда их лидер, главный гриот рода Джабате, увидев меня, сказал мне: «Саджума». И я спросил: «Что значит «Саджума»?» И он ответил: «Белая сова». Невероятно…

А как вы находили общий язык с африканскими музыкантами?
Посредством ритма. И с помощью балафона. Знаете такой?

Он похож на ксилофон.
Да, это западноафриканский ксилофон. Только ноты балафона – не просто ноты, а целый язык. Каждая нота имеет своё значение. Например, поутру человек просыпается, играет мелодию, и сосед приносит ему молоко… Или на балафоне они передают приветствия соседней деревне. Я легко выучил ноты и некоторые фразы, и мы смогли общаться.

Это похоже на телеграф…
Да, вроде музыкальной азбуки Морзе.

А какой там местный язык? Вы его выучили?
Они говорят на языке бамбара, было трудно его изучить, но я старался, смог немного на нём разговаривать.

А почему вы вообще стремитесь включить в свою музыку стили из других стран и континентов? Думаю, у вас в Колумбии тоже есть богатое музыкальное наследие!
Я хочу, чтобы мои альбомы соединяли все племена и народы. Например, в Колумбии популярны афрокарибские ритмы, я и сам их очень люблю. Но мне всегда хотелось понять – допустим, карибская сторона мне понятна, она наша, родная, а что насчёт африканской? И я отправился в Африку. Изучил ритмы, язык, исследовал историю, прошлое этого племени, чтобы понять, как эта музыка попала в Колумбию, как она путешествовала по миру через рабство, через Америку, как потом превращалась в джаз, блюз, рок, великое множество стилей… Мне всегда хотелось докопаться до истоков, чтобы ответить на главный вопрос: а какова она, музыка наших дней? Как может звучать это «сейчас»? Мой долг как музыканта – отражать нашу нынешнюю жизнь, со всей её борьбой, моментами счастья и горя, триумфа и поражения. Музыка должна включать в себя это всё, поэтому я и стараюсь включить в неё как можно больше мотивов разных народов. Ведь, в конце концов, все мы – одной крови.

36 ДЮЙМОВ ЗВУКА

Интересно, а вы были раньше в Москве?
Да! Это была презентация альбома «The Art of Contrabass Guitar». Концерт был в театре «Мир», я правильно его называю?

Да! Кинотеатр «Мир», есть такой.
Я приехал с группой, которая записала этот диск, у меня в Инстаграме есть фото большой красивой афиши с моим портретом на улице.

И как всё прошло!
Замечательно! Я очень надеюсь приехать в Москву с диском «The Red Road». Надо только подыскать новых промоутеров. Какие бы клубы для хорошей рок-музыки вы посоветовали?
(Обсуждаем Клуб Алексея Козлова и ситуацию с джаз- и рок-концертами в Москве на момент интервью.)

А расскажите, что это такое – контрабас-гитара? Просто шестиструнный бас или что-то особенное?
Контрабас-гитару сделал известной Энтони Джексон (американский джазовый басист, работавший, в частности, с Элом Ди Меолой, – прим. авт.). У неё шесть струн, но от шестиструнного баса она отличается тем, что у неё фиксированный размер (scale), и поэтому её длина составляет 36 дюймов (91 см, – прим. авт.), а ладов должно быть 28. На стандартной бас-гитаре их 21-22. Такие размеры обусловлены конструкцией инструмента, подобно тому, как, скажем, есть кларнет и бас-кларнет, а тут – гитара и бас-гитара.

То есть у неё длинный гриф?
Да, очень длинный гриф. Стандартная длина для нижней струны, настроенной в си, соответствует высоте фортепиано. Больше ладов, больше гриф, особенная конструкция.

А играть на ней тоже нужно как-то по-другому?
Да. Поскольку струн так много, возникают проблемы с их заглушением, которых нет на обычном четырёхструнном инструменте. Струны начинают звенеть, и всегда нужно придерживать их вот этими (показывает) двумя пальцами. Так играть гораздо труднее, потому что приходится заниматься приглушением струн практически всё время. Это делает технику совсем другой.

Вы и слэпом тоже играете…
Да. Слэп, биты, электроника, дисторшен… Много всего.

Но, несмотря на владение всеми этими приёмами, вы не превращается игру в демонстрацию ваших возможностей…
Да, я могу солировать в течение всей песни, но это будет скучно. Это как человек, который всё время говорит и не может помолчать. А надо играть то, что требует сама музыка, прислушиваться к ней. Для этого нужно быть очень чувствительным, зрелым музыкантом.

Слушаете ли вы музыку, где есть много виртуозной басовой игры? Что-то в духе Стю Хэмма или Маркуса Миллера…
Ну, мы все друзья… Виктор Вутен, Маркус Миллер, Стю Хэмм… Мы много играли вместе на «бас-гитарных шоу». Мы знакомы по гримёркам, по сцене, по жизни. Бывает, я их слушаю. И я не вижу большой разницы между басовым соло Маркуса Миллера и, например, симфониями Бетховена. Главный смысл партии баса – быть поддержкой или контрапунктом к мелодии. Иногда он может играть главную роль, иногда быть контрапунктом. Главное, чтобы эта поддержка была хороша, чтобы она хорошо сочеталась с музыкой, вот такая бас-гитара мне нравится.

Что касается классики, у вас есть вещи, в которых есть явные намёки на музыку барокко, скажем, в «Bach to the Future» с альбома «The Blue Road» чуть ни не прямая цитата из «Времён года» Вивальди…
(Улыбается.) Может, это подсознательно… Меня всегда тянуло к классике, я изучал её всю жизнь и до сих пор изучаю. Мне повезло стать одним из немногих музыкантов, играющих на электрическом басу в оркестрах. И это новый путь, новая роль для моего инструмента. Обычно там звучит контрабас, а тут – электроника встречается с акустикой, и чтобы никого не шокировать из музыкантов, нужно очень хорошо знать и чувствовать классическую музыку. Досконально знать фразировку в ней, её структуру и динамику. Завтра на концерте вы услышите, как мы работаем с динамикой.

ЛУЧШЕ, ЧЕМ В ФИЛЬМЕ

Самое время спросить вас про Ханса Циммера и его оркестр. Я уверен, что это прекрасная работа. А что она даёт вам с творческой точки зрения, чему вы научились, играя с Циммером?
Очень многому! Самое первое, что надо сказать про Ханса Циммера – то, как он вдумчиво выбирает музыкантов. Он отлично знает, кто подходит к его музыке и кто хорошо впишется в коллектив. И он превосходный продюсер, из тех, кто понимает, на что ты способен, и умеет полностью тебе доверять. Он позволяет нам быть артистами, проявить своё «я» в его музыке. От него никогда не слышишь: сыграй такую-то ноту. Он даёт нам основу, а мы импровизируем поверх неё. То, что вы увидите на концерте – это всё импровизация. Мы, девять солистов и оркестр, играем по-новому каждый вечер. От этого дух захватывает!

Круто! Мы-то думали, что вы все по нотам играете…
Поначалу есть некие наброски, предположения. А мы идём дальше, выходим за их рамки. Какова наша цель в проекте The World of Hans Zimmer? Ведь все любят фильмы с этой музыкой, верно? А мы хотим быть лучше, чем фильмы! Чтобы, услышав нас, люди ещё раз посмотрели кино, и круг бы замкнулся.

А как насчёт тех, кто фильмы не видел (по секрету – это я, – прим. глав. ред.) Будет ли он так же впечатлён?
Да… Но, по правде, мне жаль того, кто сначала побывает на концерте, а потом уже увидит фильмы. Ведь в них часто музыка звучит очень тихо, в качестве фона, потому что в центре внимания само действие. Так что, наверное, они могут полюбить больше саму музыку, что тоже хорошо (смеётся).

Вы сказали, что Ханс Циммер очень тщательно подбирает музыкантов. А говорил ли он когда-либо, почему выбрал вас?
Дело в контрабас-гитаре, это инструмент, который может звучать очень и очень низко. А Ханс умеет использовать эти сверхнизкие частоты благодаря своему большому опыту в программировании и работе со звуком. Так что ему нравится моя игра в низком регистре, и ему по душе, как я солирую. Я могу играть и сверхмелодично, и обеспечивать ритм. Он не раз говорил мне, что не знает никого в мире, кто играл бы как я.

А указывал ли он вам когда-нибудь, что и как играть?
Нет-нет! Представьте, однажды он сказал нам: «Можете играть не те ноты, но делайте это уверенно!» (Смеётся.) Да-да, буквально так: «Играйте настолько неправильно, насколько хотите!» Он человек, открытый ко всему. Он знает, что мы настоящие музыканты, он верит нам, а мы верим ему.

Я слышал, что у вас тоже есть проекты в области кинематографа, верно?
Да. Моя компания работает в области саунд-дизайна, находится в Вене и называется «Totem Warriors». Мы занимается саундтреками к фильмам, телепередачам и компьютерным играм. Это большая новая область, которой я очень увлечён сейчас. Дело в том, что кино и игры – это чуть ли не единственный канал, через который сегодняшние дети могут услышать оркестровую музыку. Услышать и, быть может, заинтересоваться и полюбить. В конечном счёте, всё, что я хочу – чтобы появлялись новые музыканты, а не старые исчезали, уступая место машинам. Для этого я постоянно ищу новые выходы на более широкую аудиторию. Вот почему я создал компанию «Totem Warriors».

Недавно вы присоединились к английской компании Air-Edel (не путать с немецким лейблом Edel Records, — прим. ред.), что для вас это значит?*
Для меня большая честь — работать с компанией, которая буквально создала с нуля производство саундтреков к кинофильмам, в послужном списке которой — работы Джорджа Мартина и Ханса Циммера. То, что моё имя теперь тоже с ней ассоциируется, очень важно для меня.

Как повлияла на вашу жизнь нынешняя ситуация с коронавирусом?*
Очень глубоко повлияла. Сейчас мы не можем и предполагать, когда же возобновятся концерты и турне. Но я стараюсь всюду искать позитивные стороны и подстраиваться под ситуацию. Теперь у меня появилось больше времени на сочинение музыки для фильмов и видеоигр.

HEAVY WORLD MUSIC

Вернёмся к вашей сине-красно-жёлтой трилогии. Её вторая часть, «The Red Road», обещается тяжелее, чем первая, верно?
Да, конечно, там будет и хард-рок, и хэви-метал. Я называю это «heavy world music», «метал-этникой». На диске много прекрасных сюрпризов. В одной песне вы услышите, как 13 разных племён поют вместе на фоне мощных перкуссионных ритмов. А идея, которая стоит за всем этим, ясна: люди по всему миру страдают, и чтобы это изменить, нужны общие усилия в масштабе всей нашей планеты. Жизнь не должна превращаться в одни страдания и борьбу с трудностями. Есть и другой путь – и мы его показываем. «The Red Road» – это путь воина, и мы – воины, которые сражаются за лучший мир.

А вы думаете, музыка может изменить наш образ мыслей?
Безусловно! Но надо начать с себя. Если хочешь изменить мир, надо сначала изменить себя самого. Надо самому стать этой переменой. Подать пример, вдохновить других, и они за вами последуют. Конечно, это возможно. Иначе бы мы, как человечество, давно бы исчезли. Поглядите на всё, что произошло за последние годы с религией, с политикой, как много изменений в обществе, в отношении к сексу и так далее. И эти перемены продолжаются. Главное, нам нужно заботиться друг о друге, а мы часто забываем об этом. Мы погружены в Instagram, в Facebook, где одно сплошное «я», один нарциссизм, мы хотим доказать всем, как прекрасна наша жизнь, с помощью фальшивых фотографий. И забываем, что надо заботиться сначала о других, а потому уже о себе. Если следовать этому правилу, то и перемены будут.

Как вы выбирали музыкантов для записи?
Я всегда искал талантливых, но неизвестных исполнителей, чтобы удивить слушателей. И стараюсь соединить музыкантов так, как ещё никто не делал, чтобы увидеть, что [люди из разных стилей и культур] могут сделать вместе. На диске «The Red Road» звучит даже русский инструмент – цимбалы. На них сыграла замечательная цимбалистка из России Анна Баулина.

На альбом есть песни с явными влияниями прогрессив-рока. Например, «The Horde» звучит в духе французской группы Magma…
Ох, Magma, понятия не имею, что это такое. Надо будет послушать!
(Рассказываем, что играет группа Magma.)

В общем, вопрос о том, влияет ли на вас прогресив-рок.
Что касается «The Horde», то там участвует прекрасная оперная певица, её зовут Ганья, я всегда хотел привлечь её к своей музыке. А рок-певец – это Маттиас, он из Австрии, играет в местных тяжелых группах.

Каких именно?
Группа Dhark. Ещё он участвовал в Prometheus. Играл заметную роль в этих командах. А ритм-секция – турецкая. Для меня этот ритм – красный. Это нечетные размеры родом из Балкан и Турции. А когда много разных нечётных размеров, ритмов и соло, и все виртуозно играют, это воспринимается как прогрессив. На самом же деле это просто сплав нескольких замечательных культурных традиций в одной песне. И в тексте песни тоже есть очень важные мысли о нашем мире. Кстати сказать, именно на этом альбоме я понял, что не могу оставаться в рамках инструментальной музыки. В ней мне гораздо труднее высказать, что я хочу. Нужны тексты. Поэтому все треки «The Red Road» – с текстами, за исключением одного инструментала. И это тоже для меня в новинку.

А сами вы поёте?
Да, иногда бывает. На альбоме «The Red Road» я спою три-четыре вещи.

Расскажите о вокалистке, чей голос звучит в треке «She Became Thousand Birds» с «The Blue Road». Это очень глубокая и пронзительная песня…
Её зовут Сач, она живёт в Штатах, наполовину американка, наполовину гаитянка. Потрясающая певица в стиле соул. Её голос идеально подошёл для этой песне – посвящения Омайре. (Омайра Санчес – 13-летняя девочка, ставшая жертвой трагедии в колумбийском городе Армеро. В результате извержения вулкана город был смыт селевым потоком, погибло до 25 тысяч человек, а Омайра Санчес попала в ловушку среди обломков зданий, провела три дня по горло в воде, и спасатели не смогли ей помочь… Её смерть стала символом неспособности государства справиться с трагедией, – прим. авт.)
В этой песне мы критикуем правительство Колумбии и за то, как оно отреагировало на катастрофу тогда, и за то, что не обращает внимания на проблемы региона сейчас, спустя целых 30 лет. Мы говорим, что эта трагедия не должна быть забыта. И песня сыграла свою роль: её отметили на кинофестивале в Каннах, она вызвала резонанс в Колумбии, политики на неё отреагировали. Вот какой большой силой может быть музыка.

Когда выйдет альбом «The Red Road»?*
Я хотел его выпустить в июле, но всё изменилось… Турне по Южной Америке в поддержку диска пришлось отменить, поэтому я решил и релиз отложить до осени.

Когда вы планируете заняться третьей частью?
Мой обычный график – раз в два года. Музыку надо сочинить, записать, выпустить, потом устроить турне, и получается двух-трёхгодичный цикл. К тому же, чтобы заняться новой частью, мне нужно самому измениться, поменять дорогу. Переход от «синего» к «красному» занял у меня немало времени. Сам по себе я более «синего» типа личность. (Смеётся.)

ЛЮБОВЬ К БАС-БАЛАЛАЙКЕ

В вашем послужном списке есть работа с другим знаменитым музыкантом – Элтоном Джоном. Что это было за сотрудничество?
Я играл с ним живьём. Это был большой тур по Австралии с оркестром, и я в нём участвовал.

Общались ли вы с Элтоном лично?
Да. Он прекрасный музыкант, у меня нет слов, как он велик! Мне он особенно нравится тем, что он по-настоящему поёт. (Улыбается.) Сейчас столько певцов вокруг используют записи, а у него всё по-настоящему – и игра, и пение. И ещё мне нравится, что он не боится критиковать других, ненастоящих. Помните, как он обрушился на Мадонну? Он и многим другим это говорил: «На концерте вы не просто развлекаете публику, вы должны играть!» В общем, мы нашли общий язык. Но и работать шоу тоже важно – именно этому я научился у Элтона. Фэны любят его ещё и за то, что никогда не знают наперёд, в каком костюме он выйдет, какие очки наденет, какое сценическое представление будет на этот раз, и это делает концертное переживание особенно ярким. И я понял, что нельзя выходить на сцену в чём попало, надо, чтобы был интересный наряд, хорошее шоу, иначе людям будет скучно. Надо дать публике и музыкальные, и визуальные впечатления. Таков был мой опыт работы с Элтоном Джоном.

Забавно, что у Элтона Джона есть альбом «Yellow Brick Road», а у вас заключительная часть трилогии будет называться «Yellow Road».
Да, смешно получилось! Я думал об этом в том турне с Элтоном. Но это просто совпадение.

В прошлом году вы победили в читательском опросе «Bass Player Magazine» и были признаны лучшим бас-гитаристом мира. Каково это – быть самым лучшим?
(Смеётся.) Ну, кто из нас лучший, на самом деле никто не знает. Но это была огромная честь. Я благодарен за признание своих заслуг, но в то же время я не гнался за признанием, понимаете? (Улыбается.) Помню, сперва мне позвонили из «Bass Player Magazine» и сказали, что включили меня в число номинантов. Я ответил, что очень рад, спасибо и так далее. А через несколько месяцев редактор журнала позвонил, я был тогда в Норвегии, и сказал: «Угадай, кто выиграл?» «Ну, наверное, это Стэнли Кларк или Стю Хэмм…» А он ответил: «Нет, это ты выиграл!» А я ответил: «Ну, спасибо, рассмешил, так кто победил на самом деле?» И только раза с третьего я понял, что это правда. Это был шок, и огромная честь, и большое счастье. Награда вдохновляет меня на то, чтобы работать ещё упорнее. Не хочу останавливаться на одном достижении, одном «топе», в жизни ещё многого предстоит добиться, и я приложу для этого все силы.
Хочу ещё добавить, что эта награда не для меня одного, но и для всей Колумбии, потому что бас-гитаристы из нашей страны прежде не добивались такого признания. Список 20 номинантов составляли в самом журнале, а потом за них голосовали люди со всего мира. Обычно побеждали американцы. Видно, произошли большие перемены в обществе, раз это поменялось. Наверное, теперь весь мир присмотрится к музыкантам из Колумбии повнимательнее.

Обязательно! Интересно, что вы думаете о бас-гитаристах из России?
Ну… Я обожаю балалайку (широко разводит руками).

Бас-балалайку?
Да. Крутейшая штука, такая красивая и такая огромная! Здесь, в Австрии, среди студентов, которых я учил, многие были из вашей страны. Очень талантливые.

А что бы посоветовали музыкантам из нашей страны?
Играйте то, что требует музыка. Будьте верными себе. И не бойтесь рисковать. Потому что жизнь у всех одна, и лучше попробовать, чем потом жалеть о несбывшемся. У музыки нет границ. Это дар, которым мы вольны делиться друг с другом. И не стоит терзать себя мыслями, правильно мы играем или нет, важно, выражаем ли мы в музыке свою душу. Эти слова я говорю басистам со всего мира, скажу я их и басистам из России.

Елена САВИЦКАЯ
Владимир ИМПАЛЕР
Расшифровка, перевод, фото – Владимир Импалер.
Благодарим Мону Мюллер за организацию интервью.
Английский вариант интервью: http://inrock.ru/interviews/snow_owl_en_2020