Сергей «Абрей» Абрамов («Омела»): Экологически чистая музыка
Московская группа «Омела» — из тех, кого сложно охарактеризовать каким-то одним термином. Фолк-рок, дум-метал, прогрессив, «пэгэн» — столько всего намешали музыканты, и при этом их творчество не вызывает ощущения эклектики. То, что начиналось как некая отдушина для вокалиста популярнейшей московской пэгэн-метал-группы Butterfly Temple Сергея Абрамова, переросло в его основной проект. О том, как родилась «Омела», как менялся коллектив и его музыка, что ищёт лидер группы в творчестве и в жизни — в нашем интервью.
Привет, Сергей! Начнём с самого начала. Как певец, исполнявший блюз-рок в группе «Вельветовый Оркестр», попал в совершенно другую среду – в фолк-металлический Butterfly Temple?
Я с самого начала был открыт для любой музыки. В детстве мог слушать и Deep Purple, и Motorhead, и Modern Talking одновременно. Да я и сейчас могу послушать по настроению какое-нибудь диско 80-х или хороший поп, и не считаю это преступлением… (Смеется.) Всё случилось абсолютно естественно. Играть музыку начал в четвертом классе, тоже не зацикливаясь на конкретной стилистике, главное, чтобы нравилось! Первой группой, в которой я дебютировал как автор-исполнитель, была «Колхида». Играли типичный для того времени русский рок. Я играл на перкуссии (барабанами это назвать язык не поворачивается), немного играл на гитаре и пел. В этом коллективе я написал свою первую песню. Мы играли то, что нравилось, тусили все вместе, джемовали, играли то, от чего шла настоящая энергия: «Алису», «Арию» – куда ж без нее (смеётся), «Воскресение» делали, «Машину Времени»… Всё происходило как-то само собой, вопрос выбора жанра вообще не ставился, и вот эту внутреннюю стилистическую независимость мне каким-то чудом удалось сохранить по сей день.
Потом была группа «Навсегда» – замечательная студенческая блюз-роковая команда, она стала для меня настоящей школой. Столько людей прошло через этот коллектив, столько всего переиграли! Воспоминаний – море. И когда гитарист Антон Жданкин из «Навсегда» пригласил меня на прослушивание в свою группу «Вельветовый оркестр» в качестве барабанщика, то я почувствовал себя абсолютно в своей тарелке с первых репетиций. А «Баттерфляи» всегда были рядом с момента своего образования: все мы так же варились в одной прекрасной пёстрой тусовке, все были друг с другом знакомы. Миша Шматко, Авен, Лесьяр (гитарист, клавишник и вокалист BT соответственно, — прим. ред.) – практически все жили на улице Новаторов и всё детство провели вместе. У нас база была на Павелецкой, мы все там репетировали. Самая ранняя утренняя репа была у «Вельветового Оркестра», потом «Сахарная Мама» с Ксюхой Маркевич приезжали, а потом «Butterfly Temple» рубили до вечера. Довольно часто устраивали совместные банкеты, джемовали, веселились (смеется). И как-то Авен говорит мне: «Попробуешь у нас спеть?» Мы тут же попробовали – покатило, продолжили. Опять всё очень легко случилось! Вместе с Butterfly Temple я начал увлекаться родноверием – сразу стало ясно, что этого мне всю мою жизнь не хватало. В Butterfly Temple реализовывались самые смелые и неожиданные идеи. Захотелось попробовать – давайте! Клёво звучит – прекрасно, давайте запишем! И не важно, как это воспримут, – мы идём вперёд. Из самых смелых экспериментов и полной творческой свободы как раз куется и закаливается тот самый новый стиль, о котором впоследствии начинают все говорить. Но, чтобы это случилось, всегда должен найтись тот самый первопроходец, который не только не побоится попробовать и записать свой эксперимент, но и не побоится представить его на суд слушателя.
Butterfly Temple.
Но ведь примерно после третьего альбома «Сны Северного Моря» эксперименты закончились…
Я так не считаю. Если говорить про использование необычных инструментов, то, может быть, и да. А вот если про настроение песен — думаю, эксперименты продолжаются до сих пор. На мой взгляд, кульминацией поисков стал альбом «Колесо Чернобога»: такой плотности экспериментов на один «квадратный метр» записи больше не было. Этот альбом — реальное воплощение свободы в студии. Писали альбом за свои деньги, все были реально уверены на 100500%, что это все дико клёво, не боялись пробовать, и от этого нас самих так пёрло, что мама не горюй! (Смеётся.) Таких смелых альбомов по откровенности и смешению стилей у Butterfly Temple больше не было. Но появилось другое, и это хорошо, ведь невозможно же всю жизнь записывать «Колёса Чернобога» (смеется). Нужно себя чувствовать развивающимся коллективом. Пусть это не всегда будет оценено должным образом, главное, чтобы сами музыканты жили музыкой, которая им нравится.
Кто из певцов на тебя оказывал влияние?
В первую очередь Роберт Плант, хотя начал я слушать «серьёзную» музыку с Deep Purple. Гиллан тоже был ориентиром какое-то время, но со временем Плант его перевесил, потому что мне показалось, что Плант более свободен в своём исполнении, больше импровизирует. А это – как раз по мне. Тот Плант, начала 70-х, остаётся моим кумиром до сих пор, современного Планта я люблю гораздо меньше: время всё же берёт своё. Эталон для меня – песня «Since I’ve Been Loving You». Меня до сих пор от нее штырит не по-детски. Именно на альбомном звучании этой песни Плант раскрылся полностью. Ещё мне очень нравится Майк Паттон, вот уж экспериментатор! На живом концерте Faith No More я вообще не мог оторвать от него взгляд: настоящий зверь, ничего не боится.
Из наших мне всегда, как ни странно, нравилась группа «Аукцыон»: всегда привлекала их свобода, особенно в раннем творчестве. Альбомы с Хвостенко безмерно круты: шаманские стихи, дремучая музыка, необычные гармонии – очень здорово, никакими стилями не охарактеризовать. Вообще то, что делает Лёня Фёдоров, – это даже не рок, не музыка, это таинство какое-то, путешествие по подсознанию – очень близкая мне тема.
По тембру голоса и манере исполнения всегда нравился Ковердейл. Сильный, мощный голос. И, конечно, не могу не сказать о Дио. Это голос, который невозможно спутать ни с одним другим… Детские воспоминания, первые записи Rainbow. Тут слова лишними кажутся. Когда включаешь «Stargazer», «Man on the Silver Mountain», мир просто перестаёт существовать. Звездный состав, барабаны Кози Пауэлла, вокал Дио – там вся история хард-рока.
Продолжая тему о корнях, хотел бы спросить: на ранних концертах «Омела» исполняла кавер на «In the Wake of Poseidon» King Crimson. Насколько для вас важны эти прог-роковые корни?
Без этой песни, наверное, не случилось бы того самого толчка, той самой атмосферы, которая нужна была для создания «Омелы». И я нутром чувствовал, что просто необходимо спеть эту песню. Это как некий вектор, маяк для творчества был… В ней — мои самые глубокие корни. Меня тогда не все поняли в «Омеле» с этим кавером, но я просил своих музыкантов проникнуться, услышать. King Crimson – уникальная группа, они позволяют себе делать всё что угодно: играют с двумя барабанщиками, исполняют пятнадцатиминутные композиции с шумовыми вставками, творят с гармониями и ритмами невероятные вещи. Это арт-роковые хулиганы-художники, их творчество – образец свободы и взбалмошности, которой так не хватает в сегодняшнем скучноватом коммерческом музыкальном мире. И они всегда для меня были бунтарями, на которых надо ориентироваться, они всегда творили без боязни быть непонятными и писали всегда прекрасные сложные разноплановые и технически сложные альбомы. Таких групп — по пальцам пересчитать.
Такой немного несерьезный вопрос: а почему группа «Омела» получила название от растения-паразита?
А все растения и вообще живые организмы – с некоторой точки зрения паразиты (смеётся). Если серьёзно, для меня была важна сама форма и мифология, связанная с растением. Когда я увидел омелу вживую на дереве, меня поразила её красивая простота, было в этом что-то магически чарующее, а при большом скоплении – глаз невозможно оторвать. Почитав статьи про это растение, я понял, что в нём есть всё – очень разноплановым оно оказалось. Где-то оно являлось лекарством, где-то ядом, где-то символом дружбы и любви, а где-то — и паразитом. Я уже тогда предполагал, что в музыке моей группы будет тоже очень много разного и по характеру, и по стилям, знал, на какую тему будут тексты, поэтому и название подходило к общей идее как нельзя лучше. Оно как бы объединяло в свою сферическую форму всё многообразие и разносторонность того, что предполагалось сделать. Главная мысль нашей музыки – это свобода в восприятии разнообразного окружающего звукового мира. Мы не хотим зацикливаться на одной музыкальной форме. Мы предлагаем непростую для восприятия взрывную музыкальную смесь, и для неподготовленного слушателя это может быть очень непонятно: от дум-метала с рычащим вокалом в «Реке покоя» к песне «Премьера» с элементами рок-н-ролла. Но тем и интереснее процесс, те, кто решает для себя эту сложную задачу, начинают оценивать нас совершенно с другого ракурса, они становятся не просто поклонниками, они начинают «видеть» нас, становятся нашими единомышленниками, если хочешь, «посвященными» (смеется). Те, кто приходит к нам на концерты, знают, о чём я говорю.
То есть, таким образом, вы, как сейчас модно говорить, выходите из зоны комфорта? Наверное, через некоторое время можно ожидать, что какой-нибудь следующий альбом будет брутальный как Napalm Death, или наоборот, гламурный как Брайан Ферри?
Мы сами не знаем, чего от себя ожидать. «В этом-то и есть весь секс», как говорил один барабанщик из группы «Вельветовый Оркестр». Ибо как только встаёшь на какие-то рельсы, которые ведут тебя к определённой станции, сразу возникает предсказуемость и, как следствие, скука от процесса. Ты сам знаешь, куда приедешь, что будет на конечной – сойти уже невозможно. Едешь себе по инерции… Но если ты выбираешь свободный стиль путешествия, без границ и рамок – всё зависит уже только от тебя. И мы выбрали этот опасный и сложный путь. Все движения, все действия диктуются нашим внутренним ощущением свободы, внутренним желанием – важен даже больше сам процесс, а не результат. С легкостью находишь себе зону комфорта, кайфуешь в ней какое-то время, а потом так же с легкостью её покидаешь, когда тебе это необходимо духовно. Неизвестно, что будет дальше, никто из нас этого не знает – и это реально заводит и добавляет перца! Каждый раз всё начинается заново, и это прекрасно, на мой взгляд.
У группы «Омела», в отличие от Butterfly Temple, никогда не было текстов с описанием ритуалов, упоминанием богов и т.д. Но ты родновер. Что для тебя родноверие?
Это богатая внутренняя сила, которая держит тебя в постоянном контакте с твоей совестью. Внутреннее мерило твоей честности, адекватности. То, что позволяет тебе быть нормальным человеком не напоказ. Это мировоззрение молчания и созерцания, позволяющее чувствовать свой внутренний дух и настроение, поступать в соответствии со своим внутренним голосом. Не мешать жить другим, иметь свою точку зрения, быть разносторонне развитым, жить по своему внутреннему вектору. А по поводу текстов в «Омеле»… На мой взгляд, в них как раз и есть то самое язычество, о котором я говорю. Да, в них нет ритуалов, упоминания богов и так далее. И не будет. Но есть и всегда будет другое, менее осязаемое, но не менее ценное.
На концертах «Омелы» публика входит в определённое внутреннее состояние, схожее с трансом. А что ощущает сама группа на сцене?
Мы, как группа, испытываем совместный драйв! Выходим на сцену, чтобы вместе испытать кайф интерактива друг с другом. Когда мы только начинали, то каждый играл в свою точку в пространстве, а сейчас мы именно взаимодействуем! Не потому, что так надо для шоу, а потому, что этого требует музыка, атмосфера на сцене и внутри группы. Теперь это доставляет дополнительное удовольствие. Про внутренние ощущения — могу говорить только за себя. На сцене важно в первую очередь откровенно говорить с самим собой и чувствовать энергетику связи с публикой. Мне очень важно, как в меня вливается энергия от слушателей – она ведь идёт всегда, и она всегда разная. По силе этой энергии я ощущаю, насколько я сейчас открыт на сцене, а, значит, честен с самим собой. Если я чувствую, что недостаточно открыт, то недополучаю энергию, а это очень важно. Каждый концерт – это источник вдохновения. Одного удачного концерта может хватить для написания целого альбома. Иногда заряда от одного концерта хватает на несколько лет, бывает и такое…
Что это за концерт такой волшебный? И вам не важно, играть ли перед двадцатью людьми или перед двумястами?
Для нас каждый концерт представляет огромную ценность. Возможность играть на сцене свои песни перед людьми, которым это нужно, – огромное счастье и подарок судьбы. Количество публики – не главное. Иногда 10 человек рубятся и сопереживают музыкантам за тысячный зал. Ещё раз повторюсь: важно качество, а не количество! Мы не гонимся за рейтингами, никому ничего не доказываем, играем музыку и творим в своё удовольствие! Если произойдёт так, что результат нашей деятельности испытает коммерческий успех, и на наши концерты будет приходить больше народу, мы будем только рады. Но если нет, будем счастливы от самого процесса. Мы никогда не будем в проигрыше. Ведь коммерческая история – вещь очень зыбкая: сегодня она есть, завтра её нет. И если коммерческий прорыв не происходит, то это вовсе не значит, что нужно прекращать играть и заниматься творчеством. Лично для меня занятие музыкой, сам процесс творчества имеет глубочайший сакральный смысл. Можно сказать, что я даже сознательно бегу от коммерции, ибо принудительная коммерциализация любого творчества, на мой взгляд, убивает его жесточайшим образом, превращая в банальный продукт в самом гнусном потребительском смысле. Творчество – смысл существования моей души. Я не желаю просчитывать его, тиражировать направо и налево с целью финансовой наживы. И я вовсе не стремлюсь играть 300 штампованных бездушных концертов в год на износ – мне это не нужно, я перерос эту историю. Мне нужны «духовно качественные концерты», в них весь сок, когда горишь на сцене желанием, откровением, когда каждая нота – в цель, каждое слово – в точку. Именно такие концерты заряжают, дают пищу для творческого вдохновения. И публика тебе отвечает так, что плакать от радости и восторга хочется. И у нас это уже есть. В этом великое счастье наше.
Один мой друг рассказывал, что после первого прослушивания «Омелы» – не помню, какой был альбом, – он ощутил, что нужно пойти и повеситься…
Тут дело вот в чём… Мы всегда людям, впервые нас слушающим, говорим так: наша музыка не даёт конкретный сюжет или историю. Мы даём настроение и атмосферу. Остальное – это пространство для слушателя. Можно толковать песни как угодно. Например, песня «Горькая осень»: никто, кроме меня, не знает, о чём она на самом деле, у всех рождаются свои связи, картины, ощущения. Свой сюжет рисуется… Или вот «Мельница» – опасная для меня песня, её очень трудно петь, столько эмоций захлестывает, она написана была в очень трудное время… Чтобы её исполнять на концерте, нужен специальный настрой, с ходу не сыграешь такое… Это, конечно, всё грустные песни, но у нас разные есть… Очень важно, в каком изначальном настроении слушаешь ту или иную песню «Омелы». Возможно, твой друг послушал грустную песню в момент плохого настроения или самочувствия, и это сыграло свою роль. Или, может быть, просто не дорос еще, чтобы увидеть в нашей музыке позитив – и такое возможно. Лично я считаю, что «Омела» — чрезвычайно позитивная группа, даже если мы поем грустные песни. Вообще, если творчество честное, абсолютно естественно не надевать розовые очки и не растягивать на лице улыбку, когда больно, или прятать улыбку и радость, когда хорошо. У нас всё по настроению, никакого лицедейства, искренность превыше всего. Как чувствуем, так и играем. Шпарить в угоду публике развеселый лубочный фолк-метал с дудками, плясками и медведями нам неинтересно, уж простите… (Смеется.)
Что тебе служит источником вдохновения для песен?
Первичное, так сказать, основное вдохновение для возникновения самой группы «Омела» пришло как ни странно, на чужбине, при созерцании уютной тихой финской природы. Тогда я почувствовал, что реально готов к этому. Силу в себе разглядел, которая нужна для написания песен, для создания своей собственной группы. С каждой новой песней уверенность становилась всё сильнее и сильнее. Так уж я устроен, что умею углядеть даже самую маленькую частичку красоты во всём, что меня окружает, очень остро ощущаю присутствие неуловимых тонких материй вокруг, настроений, волшебства. И каждая такая частичка может служить толчком к написанию новой песни. Эти частички красоты способны затмить любой негатив, отодвинуть его на второй план, сделать незначительным для меня. Это мимолётное ощущение, его, конечно, надо уметь схватить. Иногда мне достаточно в нужный момент просто приехать к себе на дачу в Подмосковье. С первого взгляда может показаться, что там ничего особенного нет, но для меня там — дом, который мне очень нравится, воспоминания, любимые места в лесу, в полях. Там есть незримое присутствие моего отца, воспоминания о нём, опять же, часть детства там прошла, там я находил источники вдохновения, ещё даже не связанные с музыкой, накапливал духовный багаж. Возникают некие вспышки воспоминаний, и из каждой можно сделать песню. И это жизненный процесс, неотделимый от повседневного… Иногда я понимаю: сегодня не время, не идёт как-то – откладываю. А завтра песня получается за считанные минуты. Когда нужно, я берусь за инструмент, и всё происходит как надо. Сам процесс – он какой-то воздушный, лёгкий и непринуждённый. Вспоминать, как появилась та или иная песня, – бесполезное занятие. Самые поворотные точки в песнях появляются неожиданно и так же незаметно и быстро стираются из памяти. Главное – в нужный момент сесть и их записать. Любая поездка, посещение иного города или государства запечатлевается на внутреннюю плёнку памяти. Потом в нужный момент она отматывается назад, я добавляю какие-то другие ощущения, фантазирую, – и получается некое путешествие на грани реальности и фантазии. Оттуда и вырастает творчество. Встречи с настоящими друзьями, которые для тебя уже как семья, тоже очень важны. Видимо, процесс творчества во мне — постоянный. Жена часто говорит, что я живу где-то в ином мире, в облаках витаю (улыбается). Видимо, так и есть, со стороны виднее. С этим жить тяжеловато, конечно, но отчасти, я все-таки очень рад такой своей способности. Пока жива музыка внутри меня – я живу.
А что при сочинении песни приходит первым: музыка или текст?
Первым приходит ощущение. Я как-то сразу вижу песню целиком. Вижу то настроение, которое в песне должно прийти. Прошлым летом был совершенно ошеломительный опыт. Я проснулся один с утра на даче, чтобы в лес сходить, послушать птиц. Безумно это люблю: спокойствие, когда ты один, никто не дёргает, ничто не сдерживает. Можно хоть в пять утра сесть на велосипед и – в поля рассвет встречать. И я проснулся с чётким ощущением, что это должна быть за песня. Встретил рассвет – пришли новые ощущения. Никаких слов, только настроение, я с ним приехал обратно домой. Музыка и слова уже потом пришли и легли на благодатную почву… Так появилось «Ночное вдохновение». Иногда цепляешься за конкретный гитарный рифф. Потом к нему добавляется какая-то фраза, я её осматриваю, приглаживаю, думаю, что из неё можно получить. А в некоторых случаях появляется слово. Например, песня «Амальгама теней» появилась в момент купания в горном водопаде. Тени сложились таким причудливым образом, что я перестал понимать, где верх, а где низ, ощутил себя младенцем в материнской утробе и, одновременно с этим, доисторическим человеком в просторах космоса. И мне реально захотелось остаться в этом пространстве. Безумные ощущения, на самом деле. Потом я понял, что, если б не нашел вовремя реальность и не сделал нескольких движений, чтобы попасть наверх, я мог бы утонуть и остаться там в этой «амальгаме теней» навсегда. Именно это словосочетание – «амальгама теней» – отчетливо проявилось в тот самый поворотный момент, там, под водой. Таких мест силы, причалов настроения у меня много. Я стараюсь возвращаться регулярно в эти личные островки уединения.
Получается, что песни – выражение только твоих чувств и эмоций. А как же остальные участники?
Выражение именно моих чувств происходит только в момент написания самой песни. Это основная идея, без этого нельзя. Я ребятам приношу всё в достаточно разобранном, сыром виде, иногда даже просто под одну гитару. Дальше начинается совместное творчество, каждый придумывает свои партии, добавляя музыкально свои эмоции и настроение. И поэтому у нас всё-таки коллективное творчество, в плане аранжировок и создания конечной версии песни. Я всегда за то, чтобы ребята как можно больше и ярче проявляли себя в песнях, и у них это очень круто получается!
А бывали случаи, когда группа аранжировала песню – а тебе не понравилось?
Да, и не раз.
И что в таких случаях делается?
Ничего не делается – записывается как есть. Моё мнение не претендует на абсолютную верность, я прислушиваюсь к корректировкам в аранжировках и никогда не настаиваю, чтобы звучало только по-моему.
Можешь ли ты описать каждого участника команды несколькими словами?
Давай попробуем. Наиль Магжанов. Мы с ним давно друг друга называем «брат», «братушка». Мы очень много пережили вместе, дружим семьями, обсуждаем подробности наших жизней, творчества. Наилёк – всегда первый, с кем я делюсь новыми песнями. Он очень эмоционально разносторонний человек, я сам такой, и прекрасно понимаю, скольких трудов стоит с этим совладать. И помимо всего этого он очень честный, практически всегда говорит начистоту, напрямик. Мой самый любимый барабанщик – Наиль Магжанов, у него свой неповторимый стиль исполнения, своя изюминка и подача, он очень музыкальный и понимающий!
Дядя Коля Кузьменко – это загадка. Очень весёлый, добрый и отзывчивый парень, даже в самых сложных моментах у него получается найти правильное слово, которое раз – и обстановочку разрядит. Но в нём есть ещё что-то, что до сих пор ни для кого не раскрыто. Иногда он дико непредсказуем и необъясним. Сперва было тяжело к этому привыкнуть, но со временем это стало его фишкой для нас. Ещё я думаю, что он очень честный и глубокий человек, с каждым годом мы всё лучше узнаем друг друга, и эти потаённые новые стороны постепенно приоткрываются.
Саша Горянчиков – это профессионал с большой буквы, как и Федя Ветров. Это два музыканта, которые для меня в первую очередь ассоциируются с правильным и глубоко профессиональным подходом к музыке. Они обладают таким запасом музыкального багажа, что со своим академическим умением могут вытворять всё, что угодно. Музыкальная непредсказуемость – это то, что характеризует их обоих, хотя они очень разные. Сашка для меня – просто русский Ян Андерсон: человек, который творит с флейтой всё, что хочет. Это бриллиантовая находка для группы. И Федя с альтом делает совершенно невообразимые вещи. При этом и у Сани, и у Феди есть прекрасный рокерский стержень, который они прекрасно чувствуют и на базе классического образования могут сочетать в своей исполнительской технике разные стили музыки. Таких музыкантов очень мало. Саша очень глубоко предан тому, что связано с внутренним миром «Омелы». Федька – один из самых давнишних участников группы. Очень надежный человек. Если я Федю попросил о чём то – знаю, что он обязательно это сделает. А еще он очень весёлый, изобретательный, большой фантазёр и с восхитительным чувством юмора человек.
Ну и сейчас с нами на гитаре играет Саша Стрельников (на момент публикации интервью является участником групп Arida Vortex, «Сварга», Equinox — прим. ред.) мы уже успели порядком друг друга узнать, могу сказать, что это невероятный профессионал, и нам очень повезло, что он играет с нами. Это очень разносторонний гитарист, играющий во всех стилях, человек с феноменальной памятью. Все вместе ребята формируют сейчас самый идейный и самый дружный состав «Омелы» изо всех ранее существовавших до этого. И когда ты уверен в коллективе на все сто процентов, открывается доступ к совсем другому творчеству. Когда ты видишь каждого музыканта на своём месте и чувствуешь, что от них правильная энергетика идёт, – всё, ты перестаёшь думать о технической стороне: играешь душой, выплёскивая основное. Техника уже не занимает сознание, руки сами играют, микрофон сам поёт. А ты только эмоции направляешь в нужное русло. Это магия и волшебство. И я счастлив, что играю с такими людьми, с которыми возможно такое! Спасибо им всем за это чудо!
А важен ли для тебя физический релиз альбома?
Это законченный продукт, результат колоссального труда, в который вложены твоя душа, все твои стремления, умение и фантазия. Электронная форма не даёт такой полноты ощущения, нет визуального и тактильного ощущения и удовольствия. Я сам в прошлом коллекционер винила и храню его на полке в поле зрения. Это воспоминания детства, определённый период жизни, настроение. Мне доставляет огромное удовольствие их пересматривать, держать в руках, слушать. Наиль тоже собирает компакт-диски: ездит, ищет, покупает. Мой друг детства Лёха вообще не пропускает ни одного значимого релиза. Берёт их только на «фирме» за бешеные деньги, собирает всё в самом крутом оформлении и находит в этом большой кайф. В этом есть особая эстетика. Мы считаем, что наша музыка этого заслуживает. Вместе с красивой коробкой, оформлением, иллюстрациями и текстами музыка приобретает дополнительный вкус и наполняется другими красками и настроением.
Но если у вас такой скрупулёзный подход к изданию своего творчества, то почему таким странным образом была выпущена «Амальгама теней» – «болванка» в «цифровом» диджипаке крайне малым тиражом?
Из-за этого релиза у нас как раз и случился серьёзный конфликт с нашим предыдущим лейблом. Он не хотел вообще выпускать компакт-диск, только приложение-3plet. В конце концов, диск для коллекционеров вышел в результате общественного давления, так скажем. Да, он проиграл в плане оформления, но диск все-таки есть. А могло вообще не быть… Из-за этого, в частности, в «Амальгаму теней» не вошли некоторые написанные песни, но впоследствии они перешли на «Хрустальную сторону».
У вас для записи «Амальгамы теней» был запущен краудфандинг-проект. Как, по-вашему, удался ли он, и не думаете ли вы повторить этот опыт?
Будем называть вещи своими именами: он не совсем удался, первый блинчик комом вышел. Я изначально относился к этому скептически, правда, потом пересмотрел свое мнение, но всё равно подготовка к реализации этого проекта была слабой, поэтому она и не получила должного воплощения. А вообще это весьма интересная форма отношений между музыкантами и поклонниками. Она открывает более широкие перспективы в плане предпродажи альбома и его продвижения. И мы не отказываемся это повторить как-нибудь… Но готовиться к краудфандингу необходимо очень тщательно.
Вы всегда выпускали альбомы самостоятельно. А диск «Хрустальная сторона» в обычном «пластике» был издан по лицензии лейблом SoundAge. Чья это была идея?
Ну, традиция-то у нас сохранилась: мы основную версию выпустили сами в том виде, в котором и хотели — подарочный диджибук с шикарным 28-мистраничным буклетом для коллекционеров. А потом с нами связались представители лейбла и предложили сделать более бюджетный вариант для дистрибьюции, мы подумали, что хуже от этого не будет, и согласились! В общем, всем «Омелы»! (смеется)
Что ж, спасибо тебе за очень интересную беседу!
Спасибо за вопросы. Нечасто вот так вот обстоятельно и без спешки приходится давать интервью, благодарен тебе за эту возможность. Всем читателям желаю неизменно позитивного настроения, любите и берегите природу, слушайте экологически чистую музыку «Омелы» и будьте счастливы!
Виталий КУЛИКОВ
Фото — Сергей Пензенский (студия) и Михаил Степанов (концертные), а также из вконтакт-сообщества «Омелы».
Благодарим за помощь в расшифровке Владимира Васютенко. Вопросы помогали составлять Дмитрий Кошелев и Александр Молодяков.
