Ольга Егорова известна в кругах любителей фолка и кантри как виртуоз блюграсс-мандолины, певица и участница очень симпатичной группы Happy Penguins, а также – ранее – группы «Зеленая лиса».

Но теперь у нее новое имя – Olgertinno, новая, сольная программа, и на сцене вместо коллег-музыкантов она окружена множеством электронных педальных эффектов. К музыке, которую она, домристка с академическим образованием, выпускница РАМ им. Гнесиных, называет «Дисперсия solo на Мандолине», она шла всю жизнь.

«У МЕНЯ ПРОСТО ДРУГОЙ ПУТЬ»

Так, Оля, давай разбираться. Значит, ты теперь Olgertinno?
Да, это мой ник в интернете уже много лет – теперь он будет на афишах, везде.

И почему ты решила сменить имя на псевдоним?
Потому что я набираю свое имя в интернете, и что я там нахожу? Судью Мосгорсуда Ольгу Егорову, порнофотки с Ольгой Егоровой из «Любить по-русски» и биатлонические достижения Ольги Егоровой! (Смеется.) Всё, хватит! Теперь меня зовут Olgertinno, и всё будет рок-н-ролл!

И ты теперь не играешь блюграсс?
Блюграсс я играла всего несколько лет, с детства занималась академической музыкой. Почему сейчас все вдруг стали говорить, что я – кантри-музыкант?!

Оля, ты всё равно не отвертишься, про блюграсс рассказать придется.
(Смеется.) Мне и сейчас блюграсс нравится, но ограничивать себя им я не могу. Для меня всегда была важна композиция, я люблю сочинять. Но я мыслю какими-то масштабными, глобальными штуками, сложными гармониями, концепциями, формами. А в блюграссе всё так предельно просто, настолько минимально… Он требует совершенно другого отношения.

И ты не играешь больше с группой?
Группа – это как семья, где все друг от друга реально зависят. А я в музыке очень авторитарна, потому что всё время следую внутреннему чутью. И не всегда могу объяснить простыми словами, почему я именно так считаю, а не иначе. Из-за этого было много сложных личностных моментов. Так что сейчас я не хочу рядом с собой на сцене никого видеть, не хочу отвечать за человека, который может не так меня понять.
Когда я играю одна, я практически ухожу в какую-то глухую медитацию, и энергия аккумулируется только вокруг меня. И в этот момент я могу отдавать ее людям.
Мне всегда нравилось играть сольно – с самого начала. Поэтому группа – нет, я думаю, что у меня просто другой путь.

«ДИСПЕРСИЯ – ЭТО ЧТО ТАКОЕ?»

Твое новое имя совпало с началом сольного проекта? Что такое дисперсионизм?
Когда меня спрашивали, какую я музыку играю, всегда впадала в полный ступор. И вот в какой-то момент мой брат говорит: «Я придумал слово, которое тебе подходит – это дисперсия». А я спрашиваю: «Дисперсия – это что такое?».
Ну, он долго объяснял про разложение белого света на разные цвета. У тебя, говорит, то же самое происходит, то есть что-то единое – твой инструмент мандолина – «расщепляется». Ты слышишь – вот здесь это направление, а здесь вот это.
Кроме того, дисперсия означает некое отклонение от среднего. Соло на мандолине – это что всегда? Кантри и академическая традиция. А у меня ни то, ни то. Соответственно – это отклонение, дисперсия.

Я бы сказал, что ты играешь прогрессив – у тебя сложная, ассоциативная музыка, основанная на европейской традиции, плотный саунд. Такое соло, как в «Star Trip», меня не удивило бы в концерте какой-нибудь проговой группы. Только там его исполнили бы на гитаре, а у тебя – мандолина.
(Раздумчиво.) Я вообще не собиралась никогда играть на мандолине. Я же домристка всё-таки изначально, и планировала продвигать именно этот русский инструмент. Но встретилась с Ирой Савиной, и вот она-то и дала мне мандолину и сказала: «Давай, учись играть!».

У тебя ведь сейчас еще куча всяких педалей…
Как сказал Юрий Наумов: «Я понял, Оля, почему у тебя столько педалек – это все те музыканты, которые тебя в какой-то момент не устроили». (Смеется.)

Да, очень образно! Но почему тебе потребовались эти «музыканты»?
Потому что у меня всего четыре струны, диапазон – четыре октавы максимум, причём достаточно высоких. Из диапазона человеческого голоса там всего две. И мой инструмент не позволяет – кроме как приемом тремоло – играть что-то связное, слитное, мелодичное. Звук не «тянется», у него нет сустейна. То есть мне обязательно необходим хороший ревер. Потом компрессор, который «задавливает» пики, за счет чего можно добавить небольшой сустейн.
И мне, конечно же, хотелось иметь какой-то басовый инструмент, потому что я вообще люблю низкие звуки больше, чем высокие. А бас я могла получить только с помощью октавера. Чтобы создать «космический» эффект, пригодился дилэй, а лупер для меня – действительно замена целой группы.

Ты говоришь о луперах-сэмплерах? То есть о тех педалях, с помощью которых можно записать музыкальную фразу и она будет циклически проигрываться? А потом можно дописать еще один «слой», затем еще, и еще…
Да. С помощью лупера можно сыграть целую песню, записав отдельно вступление, куплет, припев. Всё это по очереди включается, и каждый раз туда что-то добавляется новое. Вот этот конструктор композиционный – он так увлекает! У меня никогда не было таких захватывающих репетиций, потому что всегда для кого-то что-то было не так. А тут я прекрасно общаюсь сама с собой!
Для меня мои «коробочки» – это целый мир. Я их не воспринимаю как неодушевленные предметы. Я, например, знаю, что лупер или дилэй у меня жутко капризные. (Смеется.)

Оля, а как ты шла к тому, чтобы изменять звук мандолины и стать «человеком-оркестром», оснащенным по последнему слову техники?
Очень медленно (Смеется.) Наумов был вехой, потом Алексей Архиповский. И, конечно же, Тереза Андерсон – она меня потрясла, я увидела, как это всё делается. «Боже мой, – думаю, – вот то, что мне нужно!».

Она ведь на всём играет, даже на каких-то ударных…
Да, у меня теперь тоже появляются всякие бубны, барабаны, ксилофон деревянный и всё такое! Это здорово, когда можно добавить интересный звук, новые краски.

Тереза Андерсон играет босиком – подкручивает пальцами ног всякие ручки на своих «коробочках». Ты тоже?
Я раньше думала, что не смогу сочетать это с игрой на мандолине, а сейчас научилась. Разграничить функции в организме, раскоординировать себя – безумно сложная штука, но это потрясающе работает!

«МЫ ИГРАЛИ БЛЮГРАССОВЫЙ БЛАТНЯК»

Оля, если ты с детства серьезно занималась академической музыкой, как же так получилось, что ты обратилась к «архаическим жанрам»?
Потому что я искала какие-то новые пути. Конечно, у меня были когда-то мечты играть на домре, я хотела, чтобы меня Гергиев позвал играть со своим оркестром. А потом поняла, что никто никогда меня не позовет, если я буду продолжать жить в мире академических домристов. И я любое предложение в тот момент приняла бы. Ну, наверное, только совсем в шансон бы не ушла, потому что это меня убило бы. (Смеётся.)

И как всё произошло?
Просто я увидела «Вконтакте» объявление Иры Савиной, что нужен музыкант, играющий на мандолине или четырехструнной домре. Я думаю: «Никто не ответил? Тогда я!»

И ты стала осваивать мандолину. Как тебе показался новый репертуар?
Вообще мне не нравилось сначала, я говорила: «Боже, что мы играем! Я учу Баха, Шостаковича, я не могу играть такую ерунду!»

Но ты не бросила это занятие – почему?
А потому что я поняла, что я – большая ценность для остальных; они удивились, что я могу так играть! И мне это польстило в какой-то момент, да.
А потом нас пригласили выступить на дне рождения группы «ГрАссМейстер» (9 апреля 2008-го года – прим. авт.), и мы в первый раз сыграли «Stingray» Сэма Буша. Я смотрю сейчас на эту запись и думаю: «Боже мой, я деревянная какая-то стою – вообще не о чём просто; ну такая вот чисто академическая традиция позорная». А люди в восторге! У меня такой настоящей живой реакции никогда не было! Потому что публика в академических залах вся такая чопорная. А здесь люди слушают, они ищут в тебе что-то, ради чего, собственно, ты и занимался все эти годы. И я просто задвинула академию и занималась только «Зеленой лисой».

То есть это уже была «Зелёная лиса»?
Ну, фактически да.

На сайте «Лисы» написано: «Используя блюграссовый набор инструментов, музыканты не ограничивают себя рамками данного направления». Так всё-таки – блюграсс это был или нет?
То, что мы играли с Ирой Савиной, нельзя назвать американским блюграссом. Потому что мы играли адаптированные для русского слушателя произведения, которые сочинили русские люди. Это такой какой-то… блюграссовый блатняк. (Хохочет.)

В 2010-м вы выпустили альбом «Следы на траве». А потом группа как-то тихо сошла на нет?
Да, сначала от нас ушел гитарист… Для меня очень важно было начать играть что-то посерьезней, мне хотелось развития. А развития в том, что мы делали, быть уже не могло… не получалось оно, никак. Ну и потом, «человеческий фактор»… Я могу быть лидером и генератором идей только там, где чувствую абсолютную свою ценность. Если я вижу, что кто-то испытывает хотя бы малейшее сомнение на мой счет – всё, сразу закрываюсь.

«КОГДА ЗНАКОМИШЬСЯ С ЛЮДЬМИ, ТЫ ОТ НИХ ВСЕГДА ЧТО-ТО БЕРЕШЬ»

Оля, начав играть в «Лисе», ты стала частью фолк/кантри-тусовки. А это прежде всего «Кукуруза», которая образовала своеобразное «поле», и ты в это «кукурузное поле» входишь.
«Кукурузное поле»? (Смеется.) «Кукуруза» – это вообще любовь всей моей жизни. Легендарная группа, и совершенно простые и потрясающие люди. Веселые и замечательные.

Кто из «кукурузников» тебе ближе, с кем ты дружишь, с кем играешь?
Мой друг Юрий Пальмов – это человечище просто. Анатолий Бельчиков, барабанщик Happy Penguins – из первого состава «Кукурузы». Но первый человек – это, конечно, Андрей Шепелёв.
Когда я пришла в неклассическую музыку, то поняла, что ритмически вообще играть не умею. Ведь в академической традиции практически не учитывается ритмическая организация, там нет таких понятий, как «кач» и драйв. И вот Андрей сказал очень важные вещи, которые помогли мне освоить это состояние ритма, в которое входишь, и он начинает в тебе жить. Потом я познакомилась с музыкантами, игравшими в группе Шепелёва «ГрАссМейстер».
Олег Ивахненко – просто потрясающий басист. Он записывался на нашем альбоме («Зеленой лисы» – прим. авт.). Многие вещи были ведь записаны без метронома, например «Stingray» – мы вообще сидели с Ирой в разных комнатах и каким-то чудом вступали вместе. Олег в ужасе слушал нашу фонограмму и говорил: «Это ж сыграно неровно!». Но он попадал, попадал, попадал – а что ему оставалось делать? (Хохочет.)
Потом «русский Сэм Буш» Михаил Махович – я с большим уважением отношусь к этому мандолинисту. Самое главное, что должен уметь мандолинист в ансамбле – это играть аккомпанемент, так называемый чоп, имитирующий звук малого барабана. И то, как это делает Миша, конечно, очень здорово.

А с кем еще из музыкантов ты сотрудничаешь?
Я знакома и работала с разными музыкантами и певцами авторской песни: Павлом Фахртдиновым, Андреем Козловским, Алексеем Кудрявцевым, Александром Щербиной… С Тимуром Ведерниковым, Вовкой Кожекиным, Ромой Гринёвым… Михаил Клягин (гитарист группы Евгения Маргулиса, – прим. авт.), джазовый гитарист – я поняла масштаб этого человека.
Еще на моей первой «Баранке» (Международный музыкальный фестиваль им. Андрея Баранова 2008-го года, – прим. авт.) я познакомилась с Сашей Родовским. Это один из самых крутых джазовых гитаристов в Москве. Я помню, ему сказала: «Слушай, Саша, научи меня импровизировать». Это было очень смешно – мы с ним сели на траве и он говорит: «Ну вот, смотри, вот гамма до-мажор, вот у тебя есть такие-то и такие-то ноты. Давай вот, играй!». Сам играет мне аккомпанемент, а я… я сижу минут двадцать и просто не могу себя пересилить и начать что-то делать! (Смеется.) Потому что всё, что я тогда понимала – это ноты. Выученные ноты, вот. И это беда классического образования. Беда страшная…

«НАУМОВ УМЕЕТ ТАЩИТЬ ИЗ ЛЮДЕЙ ВЕЛИЧИЕ»

Оля, ты упомянула Юрия Наумова в качестве «вехи». Расскажи об этом подробнее.
Юрия Леонидовича я считаю своим музыкальным крестным папой. Потому что этот человек помог мне окончательно понять, чего я в музыке хочу. Первое, что я услышала из его вещей, это «Шкодный блюз», а второе – естественно, «Ночь на хайвее». Я была в полном шоке, потому что такой шквал звука свалился на меня вдруг…

Да, Наумов создает какую-то сферу звука, которая полностью заключает слушателя в себя…
Да, так и было, когда я попала на его концерт в ЦДХ. Я просто утонула в этом звуке! Но самое-то важное – это не звук, а его энергия… Я буквально видела, как она исходит от этого человека, как она пульсирует… После концерта шла и думала: «Что бы такого сделать-то? Я ж хочу с ним познакомиться». Пришла домой, нашла его «Вконтакте», взяла и написала письмо. Про вибрации, про всё то, что я действительно почувствовала. И написала что вот, мол, стану когда-нибудь великой, надеюсь, вы тогда согласитесь со мной сыграть. (Смеется.) И прикрепила свое видео.
А он мне ответил: «А чего ждать-то? Приезжай давай прямо сейчас». Я приехала, и мы с ним сидели часов шесть подряд и просто играли. И тогда я поняла – Боже, я умею импровизировать! Потому что Юрий Наумов – это человек, который умеет тащить из тебя величие. Это редкое качество.

Насколько я знаю, вы после этого даже выступили вместе в культурном центре «Белые облака»…
Да, Наумов сказал, что у него в Москве еще концерт – давай-ка ты, говорит, со мной сыграешь. Пару песенок мы успеем сделать, и твой сольный номер будет. Я была, конечно, в восторге от этого – мы сделали песни, и я сыграла, да.

Вы сыграли «Катафалк» и «Никак не похоже на блюз», и твоя мандолина здорово вписалась. Завершая концерт, Наумов сказал: «Ребята, с Ольги Егоровой глаз не сводите, потому что эта девчонка пойдет далеко – я вам говорю».
Я действительно счастлива, что мы сейчас с ним общаемся. Всё время я ему присылаю музыку на рецензию, он слушает, что-то советует. Когда Юрий Леонидович говорит «круто!», я прыгаю до потолка, потому что если Наумов сказал «круто» – это ну просто вообще!

«ДОРАГИЕ ЛУБОВНИКИ БЛУГРАССА!»

Ну что, Оля, пришло время поговорить о блюграссе?
Настоящий блюграсс, американский, такой «тру», начался, когда появился Павел Хандлик. Это совершенно потрясающий музыкант и человек – уникальный! Его называют чешским Биллом Монро, вот он играет исключительно блюграсс.
В общем, Павел просто сказал: «Ребята, я сейчас живу в Москве, и хотел бы собрать здесь команду». Вот тут нашелся Лёша Чудинов, который играл на банджо. Он сказал: «Давай возьмем Олю, потому что нам всё равно больше никого не найти». (Смеется.) Ну, я не думаю, что именно поэтому. (Хохочет.) И мы начали играть втроем.
Я сначала очень плохо импровизировала. Как-то зажималась – могла дома всё подобрать и сделать классные соло, а вот импровизировать вообще не могла. Боялась.
А в блюграссе невозможно не импровизировать; ты не сможешь придумать такое количество соло – мозг взорвется. И запомнить их ты не сможешь никогда. Поэтому в блюграссе нужно знать очень четко обороты – ну как в блюзе какие-то риффы – и пользоваться ими настолько умело, что все будут думать, что это ты придумал. (Смеется.) Нет, конечно, придумываешь и свои обороты, но это со временем.
Так вот, с Павлом через две репетиции я уже вовсю импровизировала. У меня так получалось до этого один раз только, с Наумовым.

Я нашел один ваш клип, когда обращаясь к публике, Хандлик говорит (да еще с чешским акцентом): «ДорАгие лУбовники блУграсса!». Это он прикалывался так?
(Смеется.) Когда он только приехал жить Россию, в первый раз вышел на сцену в московском клубе и так сказал, он не знал, что это неправильно! И естественно, все смеялись, потому что это было потрясающе, а потом это просто стала фишка Павла.

Это был такой финал концерта: «Благодарим вам за то, что пришли в таком большом количестве» и «Это было всё»…
…»От «Московских друзей» на сегодня»! Да-да-да! Это здорово! (Смеется).

«ПИНГВИНЫ», ХОЧУ «ПИНГВИНОВ»!
Мы с Павлом совершенно потрясающе провели время. К сожалению всего месяца четыре, потом он уехал обратно в Чехию. Но мы к тому времени уже нашли нашего контрабасиста, замечательного Руслана, потом к нам добавился Анатолий Бельчиков. И еще мы пытались найти гитариста, но Павла заменить было очень сложно. И у нас получился очень нетрадиционный состав в «Пингвинах».

То есть это получились «Пингвины» в результате?
Да, как Павел уехал, мы сразу стали «Пингвинами». Он на последнем концерте в ЦДХ объявил, что это группа Happy Penguins.

А откуда такое название?
Название это я придумала. Я просто стала перебирать всех известных мне животных – жирафы, бегемоты, там… Пингвины… Вау! Павел сказал – классное название, мне нравится. Мальчики были недовольны, они сказали – ты что, с ума сошла?! Они пытались что-то такое думать, а я говорю: «Нет, «Пингвины», хочу «Пингвинов»!». Потом Павел придумал Happy… Всё, мы – «Счастливые пингвины». (Смеется.) Естественно, когда Павел уехал, мы перестали играть настоящий блюграсс. Мы стали играть более «прогрессивную» музыку.

Тебя знают именно по «Пингвинам». Вы много играли в разных клубах, на фестивалях, даже с Биллом Эвансом, стали довольно известны. И что же вдруг случилось?
(Раздумчиво.) Всё было бы хорошо и прекрасно, кабы мы не разошлись во мнениях, в каком направлении должна двигаться наша группа. В какой-то момент речь зашла о том, что мы должны стать каверовой командой, которая зарабатывает деньги. Иначе группа просто смысла не имеет, тогда нужно как хобби это всё оставить. Мне сначала тоже было прикольно играть кавера, но также хотелось делать что-то свое, а я чувствовала, что мои идеи не реализуются. И я тогда сказала: «Знаете, а я вообще-то хочу заниматься сольным проектом». Вот и всё, на этом и закончились «Пингвины», потому что движущей силой этой группы была я.

Я вижу, что для тебя главное – это развитие, и с «Пингвинами» (да и с «Лисой» тоже) именно это тебя и развело. Ты какой-то этап исчерпываешь, тебе хочется дальше, а люди более инертны, им хорошо там, где они есть – и ты уходишь.
(Кивает.) Да.

«ВОТ ОНО, СЧАСТЬЕ!»
Когда я в первый раз поехала на фестиваль «Баранка» – я тогда играла с «Зеленой лисой», – то ни разу до этого не выступала сольно. А для этого феста я как раз сделала сольное произведение, адаптированное для широкой аудитории. И вот большая сцена, пятитысячная толпа, я играю свою «Кабору», и понимаю что… вот оно, счастье!!! Я вот именно этого хочу!
Просто я несколько лет потратила на то, чтобы это осуществить, потому что я всё время себя сбивала, думала: «Вот сейчас здесь мы чуть-чуть поиграем, сдадим программу, пройдут концерты, и я сразу займусь сольным проектом». И так это продолжалось и продолжалось. И год назад я сказала себе: «Так, закончили проекты, я ухожу». И всё, я сказала всем: «До свидания!», пошла в магазин, купила себе кучу педалей и начала делать новую программу.

ПЁТР КУЛЕШ
Фото предоставлены Ольгой Егоровой.