Американский вокалист Джефф Скотт Сото – один из тех, с кем давно хотелось пообщаться. Он стал знаменитым в 19 лет, в далёком 1984-м, спев на дебютном альбоме Ингви Мальмстина «Rising Force», а на следующий год закрепил успех с «Marching Out». С тех пор в его карьере были и новые взлёты, и несомненные шедевры (вспомним альбом Axel Rudi Pell «Magic»), и попытки построить собственную карьеру в Talisman, и неудачи, например, с АОР-легендой Journey, и опыты в кино – его голос звучит в части репертуара мифической группы Steel Dragon из кинофильма «Rock Star»…

Сейчас Джефф продолжает сольную деятельность, причём параллельно и под собственным именем, и в группе Soto; участвует в записях и гастролях Trans-Siberian Orchestra; поёт в официальном трибьют-коллективе Queen Extravaganza… А три года назад его карьера получила новое развитие – Джеффа пригласили в супергруппу Sons of Apollo, которую собрали экс-участники Dream Theater Майк Портной и Дерек Шериньян. В дискографии Сото прог-метал – нечто новое, но певец не спасовал, он записал с командой уже два альбома, «Psychotic Symphony» (2017) и «MMXX» (2020), и отыграл мировое турне, в ходе которого побывал и в России. В начале марта  Sons of Apollo снова собирались приехать в обе столицы, и в преддверии концертов мы наконец поговорили с Джеффом по скайпу. Разговор шёл в день второго из концертов в немецком городе Карлсруэ, только что закончился напряжённый саундчек (у группы были проблемы с аппаратурой на площадке), но это не повлияло на вокалиста – он проявил себя доброжелательным и открытым собеседником. К сожалению, турне в последний момент было отменено (как сообщила группа, из-за эпидемии коронавируса), но сам разговор остаётся интересным…

Начнём с предстоящих российских гастролей. Знаю, что вы только начали европейскую часть турне, и хотелось бы спросить, как всё проходит и какие отличия от Америки?
Пока рано судить, мы сыграли только один концерт в Европе, но, конечно, было супер. Мы знали, чего ожидать, у нас потрясающие фэны здесь, и в Германии в особенности. Мы играем второй концерт в Карлсруэ, и все билеты проданы, как и на первый. Это отличное начало турне!

Сет-лист тот же, что и в Штатах?
В основном тот же самый, но мы кое-что добавили к финалу концерта. Пока не могу раскрывать тайну… вчера мы не смогли сыграть эту вещь из-за технических трудностей. Хотя на следующий день всё равно все узнают. (Смеётся.)

Вы довольно смело поступили, что построили сет-лист исключительно на материале Sons of Apollo. В прошлый раз в Москве звучали и вещи Dream Theater, и кавера Queen и Van Halen, таким образом, все остались довольны. А сейчас, чтобы оценить концерт, нужно быть именно фэном Sons of Apollo. Понятно, группа должна доказывать, чего стоит, по собственному репертуару, но как при этом не разочаровать поклонников, так сказать, предыдущей команды?
Прежде всего, пока группа выпустила всего один альбом, трудно построить на нём хедлайнерское выступление. Нужно чем-то «добить» сет-лист, чтобы концерт был достаточно долгим и все остались довольны. Вот почему мы играли две вещи Dream Theater (периода, когда в группе играли и Майк, и Дерек), и это совершенно разумно. А «квиновскую» вещь я решил спеть, потому что у меня появилась новая вокальная педаль, и мне захотелось с её помощью сыграть «вокальное соло». Все играли свои инструментальные соло, так пусть у меня будет вокальное! Поэтому я взял этот кусочек из «Prophet’s Song». (На концерте Джефф спел его а капелла, зацикливая с помощью педали-лупера вокальные партии, – прим. авт.) Но теперь, когда у нас есть уже два диска, каждый по часу, мы без труда можем заполнить сет только материалом Sons of Apollo.

Наверное, «заполнить» тут не самое точное слово, ведь вам нужно отобрать лучшее из лучшего. Значит, вы настолько уверены в новом альбоме?
Конечно! Главное, что мы можем играть только своё и показать людям, что мы – настоящая группа, что мы не просто понабрали вещей тут и там, чтобы доиграть концерт до конца.

А если сравнивать предстоящий московский концерт с тем, что был год назад, насколько изменилась группа? Есть ли что-то, чего вы раньше не могли, а теперь – можете сделать живьём?
Вряд ли, уже к тому концерту у нас появилась нужная «химия», мы уже несколько месяцев играли вместе. А сейчас её ещё больше, у нас за плечами опыт и первого турне, и записи двух альбомов, мы стали ещё ближе, и взаимопонимание – сильнее. Мы лучше чувствуем друг друга на сцене, мы поддерживаем друг друга, если что-то не так. Например, если мой голос не совсем в порядке, я знаю, остальные меня «прикроют», или, допустим, гитарист неважно себя чувствует, мы сделаем всё, чтобы его поддержать своей игрой, чтобы концерт в целом оставался на должном уровне.

Помню, как на том концерте в Москве вы, кажется, на середине «ванхаленовской» песни прямо со сцены отправились в бар, взяли там стаканчик, выпили его с фэнами и вернулись обратно. Такое было на каждом шоу или нет?
Почти с самого начала того турне. В одном зале бар оказался очень близко к сцене, и я решил туда сбегать, это было спонтанно. А потом остальные сказали: «Круто, ты должен на каждом концерте так делать!» Я не был так уж «за», но они уговорили. Мол, то, что я спускаюсь в публику, выпиваю вместе с ними, делает концерт более человечным, особенно на фоне всего остального. Сложные темы, насыщенная музыка, виртуозная игра; и тут вдруг мы играем обычный рок-н-ролл для вечеринок и вокалист «идёт в народ», он становится частью публики. Группа – вместе с фэнами, фэны – вместе с группой. И я делал это каждый вечер на первом турне, а в этом – может, один-два раза. Не хочу превращать это в обязанность. Мне нравится, когда такие вещи происходят спонтанно.

Да, нужно придумать что-то новое… Так или иначе, это показывает ваш талант артиста, человека, который делает шоу на сцене. С того концерта я и запомнил ярче всего этот ваш выход к бару и ещё кавер Queen а капелла. Такое не забывается…
Спасибо на добром слове (улыбается).

Поговорим теперь об альбоме. Итак, вы уверены в нём, гордитесь им, построили на нём концерт, а стоял ли когда-нибудь вопрос, записывать его или нет?
Нет, мы сразу же решили, что, вернувшись с гастролей, начнём сочинять новый материал. Обсуждали его уже в 2018-м, пока были в турне. Важно начать как можно раньше, потому что предыдущий вышел в 2017-м, и 2020-й – это уже три года перерыва, если подождать ещё, внимание к группе начнёт рассеиваться. А так мы подгадали, чтобы диск стал одним из первых релизов 2020 года, потому мы его и назвали «2020» («MMXX» римскими цифрами, – прим. авт.).

Второй альбом всегда сложнее первого, особенно для супергрупп типа вашей. Ведь сначала людьми движет любопытство: мол, что эти пятеро сделают вместе, а теперь этот фактор уже не работает. Не было ли переживаний, споров, каким путём двигаться, пробовать новое или продолжать начатое на первом диске?
Мы с самого начала договорились, что второй альбом будет развитием первого. Мы ведь столько сил вложили в него, он заложил основы того, что есть группа, и мы совсем не хотели эти основы менять. Этот диск – ещё один ответ на вопрос, ради чего существует группа, что нами движет. И, думаю, нам удалось это сделать. Мы не хотели менять наш метод работы, творческий процесс. Единственное, что было по-новому – запись вокальных партий. Я делал всё сам, потом отправлял остальным послушать, они делились мыслями и давали мне советы, и я менял то, что необходимо. В первый раз я был в одной комнате с Майком и Дереком, они смотрели, как я пел, а мне это не очень подходит. Не люблю, когда я пытаюсь что-то придумать, войти в творческое состояние, а люди на меня смотрят. Они могут услышать какие-то мои неточности и из-за них забраковать всю идею. Я хочу сам всё решить, прежде чем мою работу услышат другие, и выдать то, что считаю по-настоящему сильным. А когда работаешь вместе, люди слушают, пока я экспериментирую, начинают переглядываться, что-то обсуждать, и это только удлиняет процесс. Так что единственное отличие в записи нового альбома от предыдущего – то, что у меня было больше свободы проявить своё «я» в пении, чем на первом.

Вы упомянули групповую «химию», но ведь необходимость работы поодиночке говорит скорее о её отсутствии!
Дело не в этом. Студия – это всегда часы, которые тикают на стене, это как работа в офисе «от и до». Для певца это не годится. В какой-то день твой голос хорош, в другой ты просто не готов спеть как надо. А когда запланировано студийное время, ты должен выдать результат, неважно, как, потому что деньги потрачены. Дома я просыпаюсь, завариваю кофе и говорю себе: «Так, настроение отличное, чувствую себя прекрасно, могу спеть эту песню!» Так можно получить максимум возможного. А потом я могу переслушать запись, поменять то, что хочу, и уже тогда поделиться со всей группой тем, что я считаю по-настоящему сильным. И переделывать такие записи гораздо проще. А если менять всё в процессе пения, одна вещь может занять два-три дня…

Какие из песен на новом диске потребовали меньше всего времени и переделок, а какие были самыми сложными?
В этом смысле они все одинаковые. Даже те вещи, которые со стороны могут показаться лёгкими, было записывать не проще, чем самые «навороченные». Никогда не было такого, что я исполнял вещь «от и до», и все говорили: «Отлично, давай следующую». Всегда кто-то говорил: «Эй, а я слышу то-то, а давайте попробуем вот это…» Каждый сообщал мне какое-то мнение, и я всегда открыт к таким мнениям, потому что это группа, и надо, чтобы всем в группе нравилось то, что я пою. А иногда начинались споры. Кто-то говорил – давайте попробуем по-другому, другой – нет, мне и так нравится. Тогда я ждал, кто кого победит. (Смеётся.) Не пытаясь встать между ними. Мне хочется, чтобы в итоге все в группе были счастливы, потому что тогда и те, кто купит наш альбом, будут счастливы тоже…

Очевидно, остальные музыканты внесли свой вклад в вокальные мелодии, а было ли так, что вы могли менять инструментальные партии?
Нет. Я оставлял это им… Меня ведь не было рядом с ними в студии, когда они сочиняли эту музыку! Они – мастера своих инструментов, мастера придумывать в своём стиле. Если бы мы сочиняли что-то в духе ритм-н-блюза или чего-то ещё близкого лично мне, я мог бы поучаствовать, но тут я не вмешиваюсь, вся музыка – 100% их, они дают её мне, и она уже диктует мне, как я пою и о чём… Знаете, меня иногда спрашивают: «А вы не пишете стихи просто как стихи?» Нет, я не поэт, я не сижу с блокнотом каждый день, я пишу только когда слышу музыку, и из неё понимаю, какие будут тексты.

То есть авторы не говорят вам, даже в общих чертах, о чём их музыка?
Нет, вовсе нет! Единственное, что они могут подсказать, это как было в песне «King of Delusion». Там есть секция, где песня начинает «распадаться на куски», а я пою, словно в адских муках, и в первый раз, когда Дерек это услышал, он сказал: «Я хочу, чтобы твой голос звучал как у сумасшедшего, словно ты в смирительной рубашке хочешь вырваться из тюрьмы! Ты поёшь отлично, тут хорошая мелодия и тексты, но слова требуют злости, безумия…» И я перепел этот фрагмент так, что кажется, будто я вообще сорвал голос, так жёстко и безумно он там звучит. Дерек понял, что я хотел выразить, только попросил ещё подчеркнуть голосом накал страстей в тексте.

Первая вещь на диске, «Goodbye Divinity», как говорилось в ряде интервью, посвящена внутренним трудностям в группе на первых порах. Не могли бы рассказать подробнее, что это были за проблемы и как вам удалось их решить?
Нет, думаю, тут есть недопонимание. Проблемы были не в группе, а среди тех людей, которые работали с группой. Нам организовали гастроли на семь месяцев, но коммерческая сторона дела не была хорошо проработана, и на концерты приходило не так много людей, как мы ждали. Думаю, у лейбла и даже у самих музыкантов были завышенные ожидания. Можно подумать, что если объединить несколько громких имён в одном коллективе, он с первого же турне начнёт собирать стадионы. Слово «divinity» – от «divine» («божественный»). У нас был этот «божий промысел», по замыслу лейбла и менеджмента, что группа с такими звёздами в составе сразу станет знаменитой. И что? Она не стала. Это не происходит само собой. Нам надо самим поработать над этим точно так же, как и любой новой группе. Да, мы станем знаменитыми, но это не придёт само собой. То есть нам надо попрощаться с ореолом божественности, с мыслью о том, что всё будет грандиозно с самого начала, и снова начать с нуля. Об этом и песня.

Ещё одна очень важная по теме композиция, одна из самых ярких на альбоме – «Desolate July», посвящение бас-гитаристу Дэвиду Заблидовски. (Дэвид погиб в автокатастрофе 14 июля 2017 года на гастролях с Adrenaline Mob, группы, основанной Майком Портным, он также играл в Trans-Siberian Orchestra с Сото, – прим. авт.) Вы смогли почтить ушедшего друга…
Да, я сохранил память о нём. Поначалу думал сделать посвящение ему на альбоме Soto, но ведь он был хорошим другом не только моим, но и Майка, и все в Sons of Apollo его знали… А потом я услышал музыку к будущей песне, и звук церковных колоколов в её начале напомнил мне похороны. Я тут же понял, о чём будет эта вещь. Очень важно, что её записали именно Sons of Apollo, ведь группу Soto хуже знают, меньше покупают наши диски, и мой рассказ о Дэвиде услышали бы не так много людей. Думаю, он заслуживает как можно большего внимания. И я счастлив, что мне позволили посвятить эту песню его памяти. Думаю, хорошо получилось, и его родные и друзья согласны. В июле его не стало, и каждый год, когда подходит эта дата, я чувствую внутреннюю пустоту и одиночество. Поэтому песня и называется «Desolate July».

Трудно ли её петь на концертах?
В самом начале – да, было трудно. И не прошло и четырёх концертов турне, как погиб один из моих кумиров-баскетболистов, Кобе Брайант из «Лейкерс». Я их большой поклонник, и гибель Брайанта потрясла меня не меньше, чем Дэвида З. И я стал посвящать эту вещь им обоим. Конечно, трудно петь, когда внутри только эмоций! Но делаю это ради публики, и, как бы ни трудно было внутри, должен справляться. Сейчас я посвящаю эту вещь не только Дэвиду, но и всем в зале, кто сталкивался с личными потерями, что чувствует ту же боль. И теперь все они найдут в песне свой смысл.

Есть одна песня с не совсем ясным смыслом – «Asphyxiation». О чём идёт речь? Были разные идеи, от преступления до чуть ли не сексуального опыта…
Нет-нет-нет! «Асфиксация» – значит «удушение», ты можешь чувствовать, что задыхаешься, по самым разным причинам. Жизнь тебя душит, или работа, или отношения в семье, или политическая ситуация. Это угнетение, давление – вот в каком смысле задыхаешься… Просто мне нравится само это слово. Оно очень сильно звучит, и было интересно с ним поиграть в тексте.

А расскажите в общем и целом, как вы сочиняете тексты? Вы подбираете какие-то фразы и сочетаете их, или у вас моментально в голове всё складывается целиком?
Всё начинается, само собой, с момента, когда я получаю песню и узнаю, в каких частях планируется моё пение. Я слушаю её несколько раз, и по ходу дела сами собой в голове начинают крутиться мелодии. Так у меня бывает всегда, даже когда слушаю чью-то уже готовую песню! Тут на моём месте другие бы уже схватили диктофон и напели бы эти мелодии, чтобы не забыть. Я действую иначе. Я возвращаюсь к этому фрагменту, и если в голове появляется та же самая мелодия, значит, здесь ей и место. Я не стараюсь что-то придумывать специально, предоставляю музыке самой думать за меня. И когда наконец мелодия прочно закрепится у меня в голове, я её записываю. Потому что на следующем этапе, сочиняя тексты, я уже не хочу о ней думать, она должна отойти на второй план. Тогда я могу пробовать тексты, подбирать слоги, которые хорошо поются… Этот подход у меня работает всегда, с любым материалом. Послушать вещь, позволить мелодии самой появиться и сказать мне, о чём она, а затем, если мелодия появится снова, значит, я на верном пути, а если я её забыл, значит, она того и не стоила.

Большинство авторов рассказывают в песнях истории, вы же больше описываете свои чувства. Почему?
Я хочу, чтобы мои тексты были… (Задумывается.) Когда вы смотрите кино, снятое по какой-то известной книге, вы наблюдаете адаптацию, вы воспринимаете книгу такой, какой её увидел режиссёр. И когда я сочиняю тексты, я стараюсь не высказываться слишком очевидно, чтобы у слушателя оставался простор для интерпретации. Вот кто-то говорит, что «Asphyxiation» – про секс, это одна из теорий, о чём песня, и мне нравится, когда в текстах остаётся загадка. Это лучше, чем «Я хочу танцевать рок-н-ролл всю ночь и быть на вечеринке каждый день». В этом случае ничего другого и не представишь. Я хочу, чтобы люди думали, что я имел в виду – то, это, или что-то совсем иное, – и строили свои версии… Чем больше тайны – тем лучше.

Расскажите про магнум опус этого диска, финальный 15-минутный эпик «New World Today». Он посвящён будущему целой планеты, а были ли конкретные события, ситуации, которые вас вдохновили?
На меня влияет всё, что в мире происходит. В песне описано много того, с чем мы сталкиваемся, особенно здесь, в Штатах. Люди делятся на разные лагеря из-за политики, религии, национальности… Сейчас кажется, что мы вернулись в 1950-е, когда в обществе росла напряжённость, можно было иметь только одну точку зрения, а кто не с нами – тот дерьмо. Многое сейчас возвращается, и атмосфера в обществе совсем не та, что в 80-х и 90-х. Я черпаю сюжеты отовсюду, и каждая строчка в песне берёт начало в заголовках сегодняшних новостей. Например, в школах сейчас исключают религиозные влияния из клятвы перед уроком. Когда звенит звонок, мы в наши годы прикладывали ладонь к сердцу и произносили Клятву Верности (Pledge of Allegiance, клятва верности флагу США, – прим. авт.), в которой была строчка c упоминанием Бога. И нашлись те, кто был против. «Я атеист, почему я должен говорить «one nation under God»? И теперь они вынуждены убирать это упоминание… А ещё был один футболист, который, когда на поле звучал гимн, не стал вставать, вместо этого опустился на колени, и за это получил много обвинений в свой адрес. Таков был его протест против расизма, связанного с особым отношением полиции к чёрнокожему сообществу. И все эти эпизоды сейчас стали главными заголовками новостей. Я попытался взять всего понемногу и собрать из этого песню, и в конце наступает полный хаос… Но знаете что, каждый год, каждое десятилетие и столетие царит хаос, но это новый его тип, тот, в котором рождается новый мир, будущее, в котором мы живём уже сейчас. Вот о чём песня. И она такая длинная, что я смог поговорить обо всём множестве вещей, происходящих в мире.

То есть мы на пороге новых тёмных веков?
Нет, я бы не сказал так. Кто я такой, чтобы утверждать, мол, раньше было лучше, чем сейчас. Всё просто по-другому. Иначе – не значит лучше или хуже. И, опять же, я говорю о своей трактовке событий. Пусть каждый послушает песню и сделает свой вывод о том, что я хотел в ней сказать.

А были ли случаи, когда вас лично коснулись какие-то из описанных ситуаций? Например, сталкивались ли вы со случаями расизма (Сото – пуэрториканского происхождения, – прим. авт.), или, допустим, кому-то не нравилось, что вы – рок-музыкант?..
Нет, такого вовсе не было. Просто я живу в Калифорнии, думаю, будь я где-то в Алабаме, может, меня бы считали за чужака, и у меня было бы больше своего опыта, чтобы писать об этом, но в Калифорнии мне не о чем беспокоиться.

В конце песни есть интересный момент – после того, как всё сказано, на последних её строчках вдруг музыка переходит из минора в мажор.
Ага! Ты это услышал! Не многие замечают, фактически, ты второй, кто это сделал. Эта часть, думаю, её написал Дерек, со сменой минора на мажор меняет и восприятие всей композиции, мрачные мысли и прогнозы отходят на второй план. Когда пишешь в миноре, это звучит грустно, в мажоре – счастливо, и так в последнюю минуту появляется надежда. До этого 15 минут мы говорили о том, что всё пропало, всё пошло к чёрту, и тут, с этим мажором, вдруг чувствуешь, что всё-таки ещё есть шанс! И это я и имел в виду, когда пел…

То есть идея Дерека совпала с вашим текстом.
Да. Он, или вся группа сочинила музыку, она уже была готова, и когда я её услышал, то понял, что надо обязательно оставить в конце надежду, которая бы соответствовала этой смене аккордов.

Есть ещё один вопрос чисто по звуковой картине. В группе много инструментов, относящихся к низкому регистру – гитары с пониженным строем, бас, ударные, и ваш голос – баритон – попадает в ту же область спектра. Не бывает ли вам сложно найти своё место в звуковой фактуре?
Вовсе нет. И, скажу честно, я пою таким же баритоном и когда гитары настроены стандартно, не беру выше или ниже из-за настройки гитар. Я по-прежнему пою высокие ноты, просто они могут быть другими в этой тональности, и спеть высоко – не проблема. Не стоит думать, что мы играем в пониженном строе из-за моего голоса. Даже если мы будем играть в «си» или даже в «ля» (B или low A), я всё равно найду способ в вокальной партии подняться до верхних нот. Так что я могу по-прежнему петь в своём регистре, по которому меня знают. Конечно, я давно не тенор, я не был им с тех пор, как мне стало 30, с возрастом голос становится ниже и мне нужно подбирать диапазон, в котором удобно петь. Но у нас есть песни типа «Alive», которые исполняются в стандартной настройке, в си миноре (B minor). А «си» в пониженном строе (downtuned B) на басу и гитаре используют для того, чтобы получить такой глубокий, скрежещущий звук. Но если сыграть эту песню в стандартной настройке, это будет всё тот же си минор.

Давайте поговорим и о других группах… Прошлым летом вы были в Петербурге, участвовали в большом фестивале, а потом дали сольный концерт с репертуаром Queen, что немного странно, ведь у вас столько своих вещей… Почему так получилось?
Я полагаю, человек, который решил меня позвать, не слышал обо мне ничего, кроме того выступления на фэн-конвенции Queen, которое выложено на YouTube. Думаю, ему понравилось, и меня решили позвать, и, конечно, к тому времени организаторы уже были в курсе и моего участия в Sons of Apollo, но им показалось, что именно трибьют Queen будет отличным дополнением для фестиваля.
Зал был огромный и заполненный до отказа, и, повторюсь, я люблю, когда публика горячо отзывается на музыку, а когда играешь песни Queen, это бывает всегда. Мы завоевали аудиторию в первые же минуты. А когда мы втиснули в квиновский сет и свои вещи, слушатели отлично принимали и их тоже. Словом, это был хороший способ познакомиться с питерской публикой. Большой фестиваль, много групп, много стилей, и вряд ли все эти люди пришли бы, если бы я давал сольный концерт и играл только свои песни.

На том же фестивале выступал и Аксель Руди Пелл со своей группой. А потом, через день, у него тоже был сольный концерт в одном из клубов. Не было ли шанса поджемовать, спеть пару песен с ним?
Нет, потому что у нас уже были назначены концерты в Бразилии, и нам надо было улетать на следующее утро. Если бы я был в курсе участия Акселя чуть раньше, я бы запланировал бразильские концерты на день позже. Но я узнал об этом буквально за два дня! Естественно, все билеты были уже куплены, концерты назначены, и мы не могли себе позволить роскошь остаться подольше. А было бы прекрасно, мне очень тут понравилось – вся команда организаторов, клуб, всё было сделано на «пять звёзд». В общем, так я Акселя и не увидел.

Но вы ведь в хороших с ним отношениях сейчас?
Разумеется. И всегда так было, никаких проблем, мы большие друзья, мы отлично работали вместе, я его обожаю!

Ну, единственная проблема с Акселем в том, что сейчас в его группе поёте не вы!
Ну, я и Джонни Джиоэли тоже очень люблю, думаю, он – один из лучших сегодняшних вокалистов, мы с ним дружим, и я был счастлив, когда он пришёл мне на замену в группе. Просто я был слишком занят и не мог продолжать тогда… А когда пришёл Джонни, я подумал: «Слава Богу!» С ним группа зазвучала по-другому, и мне очень нравится, как его голос сочетается с музыкой Акселя.

Аналогичный вопрос про Ингви Мальмстина. С ним вы сейчас сохранили контакты?
К сожалению, нет. Мы совсем не общаемся, и мне очень жаль, хотелось бы это изменить. Знаете, мы все становимся старше, время идёт, наши герои и вдохновители уходят, а потом уходят и наши ровесники, и мне бы не хотелось покидать этот свет, о чём-то жалея, оставляя в нём обиды и врагов… Я хочу уйти, оставив чувство мира и согласия. И я надеюсь, когда-нибудь мы восстановим контакты с Ингви, но это зависит от него, я не могу его заставлять, и я не обязан работать с Ингви, чтобы быть с ним в хороших отношениях. Остаётся только ждать, что он сделает шаг и скажет: «Давай будем друзьями, давай снова общаться». Надеюсь, когда-нибудь это случится.

Я тоже надеюсь. Ещё один прекрасный коллектив с вашим участием – это Trans-Siberian Orchestra. Но, увы, его создатель и композитор Пол О’Нил умер несколько лет назад. Есть ли будущее у TSO?
Конечно, мы продолжали, по крайней мере, зимние турне (каждый год Trans-Siberian Orchestra устраивают гастроли двумя составами по обоим побережьям США с рождественским репертуаром, – прим. авт.). С момента, как Пола не стало, их уже было три. Первое, понятно, получилось очень трудным, полным эмоций. Надеюсь, семья Пола, управляющая всей творческой и организационной стороной, решит, что надо и дальше продолжать, и мы будем снова нести со сцены музыку Пола и воплощать его мечты. Зимние турне стали ежегодной традицией для очень многих в Америке, и Пол только-только начал завоёвывать Европу и другие страны, его мечта была сделать TSO явлением во всём мире, а не только в США. Будет хорошо, если это получится, а пока я просто рад, что мы можем продолжать на нынешнем уровне и надеюсь, что так будет и дальше.

Осталась ли после Пола музыка, неизданная и незаписанная?
О, её так много! Это типичная черта Пола – он работал над альбомом, а потом его что-то отвлекало, и он уже не возвращался, начинал другой проект, потому что его мысли были уже где-то ещё… «Эй, а что с тем альбомом, который мы делали раньше?» «Мы в нему ещё вернемся». И так осталось очень много незавершённой музыки, и, опять-таки, это зависит от семьи и тех, кто управляет его наследством, они решат, что с ней делать, как и когда.

А ещё у вас есть сольная группа. Или, точнее, группа, которая называется Soto, и вы записываете новый альбом прямо сейчас. Вопрос такой: вы назвали её Soto, а не Jeff Scott Soto, потому что этот проект представляет не только вас, ваш стиль, ваши музыкальные идеи?
Лучше всего это будет сравнить с Джоном Бон Джови, который может выпустить альбом под своим именем, а может – с группой Bon Jovi. Когда мы сочиняем альбом в группе Soto, то это материал целой группы. А альбом, который я выпускаю как Jeff Scott Soto, это музыка, которую придумал я или же принял участие в её сочинении; она вписывается в мой сольный репертуар, строящийся вокруг моего голоса. Музыка же группы Soto строится вокруг каждого из нас. В ней важна игра всех музыкантов, продюсирование и всё прочее. В этом главная разница. Сейчас я записываю, кстати, альбом Jeff Scott Soto. Там не будет безумных риффов и музыкальных «наворотов», только хорошо написанные песни, которые подходят мне и моему голосу. Конечно, хорошо написанные песни есть и в Soto, но в них больше проявляется лицо группы в целом, в них больше гитарных риффов и всего, что придумал гитарист, больше техничности в игре барабанщика. Музыка Jeff Scott Soto проще и сосредоточена на песнях, которые я могу исполнить.

Я задаю этот вопрос потому, что очень уж музыка Soto отличается от того мелодик-рока, что вы делали в 90-х. Сейчас это скорее модерн-рок, даже металл. Мне кажется, в этой музыке – не совсем вы…
Это не так, на тысячу процентов неправильно. Меня вдохновляет хорошая музыка, неважно, насколько она непривычная, современная или старая, устаревшая или «вечная классика». Меня вдохновляет всё, что мне нравится. И если кажется, что я пытаюсь делать то, к чему у меня не лежит душа, быть тем, кем я не являюсь, это полная чушь! Всё, что меня вдохновляет, я стараюсь перенять на генетическом уровне. «Ох, вот что сейчас слушает молодёжь, надо срочно делать то же самое, иначе все обо мне забудут», – такого у меня не бывает. Я слушаю что-то и думаю: «Ого, это так круто, я должен сделать что-то подобное!» Я играю музыку, потому что я без ума от неё, я её чувствую, и это относится ко всему, чем я занимаюсь. Для всего есть место. Я могу бросить себе вызов, открыть что-то новое, расправить крылья, не быть «пони одного трюка» (one trick pony, идиома, означающая банальность и предсказуемость, – прим. авт.). Не хочу, чтобы меня считали человеком, который умеет делать лишь одно и то же. Моим величайшим вдохновением и в жизни, и в музыке остаётся Фредди Меркьюри. Он испытал себя во всех стилях! Он не говорил: «Я только оперный певец», или «я только диско-певец», он хотел стать ими всеми. И я, по его примеру, тоже хочу быть ими всеми. Вот почему я выступаю в таком множестве разных стилей и жанров – я хочу освоить всё, что делает меня счастливым музыкантом.

Думаю, это прекрасное завершение разговора. Если бы я задавал бы вопросы обо всей вашей карьере, это заняло бы полдня.
(Смеётся). Ну, отложим это для другого раза.

Спасибо огромное, что нашли время, ждём ваших концертов в России, и удачного выступления сегодня!

Концерты Sons of Apollo пройдут 7 марта в Москве в клубе «Arbat Hall» и 8 марта в Петербурге в клубе «Аврора». Турне отменено!

Владимир ИМПАЛЕР
Фото – Катерина Межекова (InRock), Наталья Патрашова и Ольга Юрьевна (с) Headbander.Ru.
Официальный сайт — https://sonsofapollo.com/
Благодарим Дмитрия Сараева (RIFF Entertainment) за организацию интервью.