Надо ли говорить, что значит для русского хэви-метала имя Дмитрия Варшавского, лидера группы «Черный кофе»? Однако получилось, что на страницах журнала «InRock» до сего момента не было ни одного интервью с мэтром гитары и обладателем одного из самых узнаваемых голосов в отечественной тяжелой музыке.

И вот появилось два повода для встречи. Во-первых, лидер группы «Черный кофе» в этом году отпраздновал собственное 50-летие. Во-вторых, команда после долгого молчания готовит к выходу новый альбом.

Разговор от обсуждения актуальных тем перетек в задушевную беседу о музыке и жизни. Дмитрий оказался «обычным парнем, не лишенным простоты», поэтому мы как-то сразу перешли на «ты».

Привет, Дмитрий. Для начала пусть и запоздало, но с полувековым юбилеем!
Привет! Спасибо.

Многие музыканты, и не только рокеры, говорят о сменах курсов и ориентиров, появлении других особенностей мироощущения, которые происходят с годами. А как ты себя чувствуешь, перешагнув столь значительную в жизни, пожалуй, любого человека, дату?
Без жертв и разрушений (смеется). Ну а если серьезно – чему-то научился, что-то стал понимать лучше. Наконец, в «Черном кофе» стабилизировался состав. Так что самое время бодриться и бодрить. Жизнь только начинается!

И этим составом вы записали новый альбом. Как он будет называться?
Мы пока не знаем.

Я удивлен… Неужели нет даже рабочего названия? Так ведь не бывает.
Если ты слышал новые треки, которые мы по мере записи выкладываем в сеть, то мог заметить, что они не соединены сквозной темой, как «Dark Side Of The Moon» или «The Wall» у Pink Floyd. Вот у них – да, альбомное мышление. Мы же просто делаем сборник песен, которые альбомом являются лишь условно. Они будут собраны под одной обложкой, а для названия пока час озарения не настал.

В любом случае расскажи о том, что на сегодня сделано, как продвигается работа, и что в итоге ждет слушателей?
Я начал записывать новые песни еще в прошлом году. Стилистически они выстроились так, что их можно объединить и выпустить в виде диска. Какие-то вещи, как «Листопад» или «Волкодав», уже выложены в сеть, они и на концертах звучат. Как допишем всё задуманное – они и соберутся в альбом.

Как можно заметить, песни, что лежат в сети, имеют разноплановую природу. «Волкодав» — пафосно-фэнтэзийная, «Генерал» – самая что ни на есть жизненно-земная, а «Божоле» – рок-н-ролльно-оттяжная. Что вдохновляет на написание песен, столь разных и по посылу текста, и по картинам, в них изображаемых?
Сама жизнь и люди, с которыми сталкиваешься. Что и кто окружает – то и вдохновляет. Тексты пишет традиционно Александр Шаганов, с которым мы сочинили много хороших песен, любимых очень широкой аудиторией. Долгое время мы не писали вместе. То я в Америку уезжал, то еще что-то. А тут вдруг снова начали творить. Появились «Генерал», «Волкодав», «Листопад». Судя по теплым откликам, публике нравится.

Кстати, у группы «Мельница» тоже есть песня «Волкодав», и автором текста в ней значится тот же Шаганов. Тексты песен идентичны по ритмике, но в них разные слова и энергетика. Как так получилось?
Я не слышал версию «Мельницы», но есть вероятность, что они взяли у Саши несколько строк. Мне Шаганов предоставил оригинальное стихотворение. Когда я выложил в сеть нашу песню, мне прислали тот текст. Да, некоторые строки у нас «пересекаются», но больше половины у «Мельницы» написал другой поэт. Чего греха таить – так иногда в нашем деле бывает. Мне для того, чтобы сочинить и записать «Волкодава», потребовалось немало времени. Я не тащу песни сразу в студию. Я долго играю, смотрю, подбираю правильное звучание до тех пор, пока не приходит время для песни. Для ее понимания. Когда почувствовал, что готов – тогда в студию!

Перфекционизм?
Не сказал бы. Я не бросаюсь в омут студийной работы при нехватке идей. И не передерживаю их в себе, стремясь довести до блеска. Тут важнее всего почувствовать баланс. Именно почувствовать. Смотрю, подбираю.

А как насчет моментов, когда чувствуешь песню сразу? С тобой такое случалось?
Случалось. И нередко. С «Волкодавом» всё было несколько иначе. Саша Шаганов обычно мне стихи читает. Я их воспринимаю на слух, и если мне нравится, прошу мне их записать или по электронке сбросить. С «Волкодавом» как получилось? Он мне прислал текст, давно еще, я его прочитал, и он у меня лег на полку. Через какое-то время Саша позвонил и напомнил о том, что прислал текст. Я сначала не понял, о чём речь. И вот тут он мне его начал читать совершенно в другом ритме, чем я чувствовал, когда читал его с монитора. И как он прочитал! Когда я читал написанный текст – ничего не приходило. А тут щелкнуло, сработал нужный вариант, песня зазвучала в нужном ритме и возникла музыка. Потом мы ее отрепетировали и записали. И хотя мы «Волкодава» делали долго, я очень доволен работой.

Новые песни звучат в духе того «Черного кофе», который будоражил умы в 80-е годы. Та тягучая раздумчивость, что возникла в песнях группы в 90-е, отлично разбавлена бодрым рок-н-роллом. Что привело к этому?
Я не анализировал, почему вдруг так произошло. Для этого есть вы, журналисты.

Но нам же надо для анализа понимать, что стало источником вдохновения!
Я о таких вещах вообще не думаю. Какая мне разница? Я пишу, что пишется. Специально не выдумываю. Музыка сама приходит.

Начиная с «Владимирской Руси» и «Светлого металла», у «Черного кофе» четко прослеживаются православные мотивы как в текстах, так и в музыке. В наши дни некие граждане, считающие себя православными активистами, умудряются срывать рок-концерты. Ты задумывался о религиозно-идеологической подоплеке в собственном творчестве? Что ты думаешь по поводу таких протестов?
В каждом человеке есть память предков. Мы живем в большой стране с многовековыми православными традициями. Видимо, и на музыку это накладывает свои отпечатки. Но никакой идеологии в нашем случае нет. А что там творится у тех, чьи концерты отменяют… Я слышал пару раз про такие инциденты. Не считаю, что правы те, кто протестует. Рок-музыка давно стала частью шоу-бизнеса. А шоу должно нести развлекательный момент. Надо понимать, что артист не всегда обязан жить жизнью своих персонажей за пределами сцены.

В песне «Генерал» есть настоящий рэперский речитатив. Кто тебя натолкнул на такую вставку и кто начитал текст?
Текст начитал я. Шаганов написал стихи так, что строчка на мой размер не легла в нужном ритме, в квадрат не попала. Я просил Сашу переписать ее или укоротить, но он не соглашался. Вот и пришлось проговорить быстрее. Иногда у меня, правда, есть ощущение, что это он говорит, а не я. Для меня это непривычно низкий голос, на две октавы ниже, чем я обычно пою. А вообще в рок-музыке сколько угодно примеров, когда строчки не умещаются в размер. Другое дело, что она несколько выделена музыкально, но это уже продюсерская находка. Хорошо, что возникают ассоциации с современной музыкой. В песне «Генерал» много музыкальной работы. Если «Волкодав» – типичная песня для «Черного кофе», построенная вокруг риффа, в ней есть куплет-припев-соло и так далее, то в «Генерале» музыкальная структура гораздо богаче и, соответственно, много разных красок. И фраза об орденах – лишь одна из этих красок.

Когда я слушал «Генерала», мне казалось, что это именно твоя песня и песня про тебя. Ты стоял у истоков отечественного хэви-метала и до сих пор в строю. Не как эксперт, надувающий щеки во всяких жюри, а на сцене с гитарой. Как настоящий, боевой, а не перешивающий погоны в штабе генерал.
В этом есть своя правда. Многие слушатели моего возраста могут себя ассоциировать с этим образом. Многие мужчины в возрасте считают себя генералами…

Погоди, мы вроде говорили о рок-н-ролльной молодости души, и тут вдруг появляется фраза «мужчины в возрасте»… К какому же типу людей ты себя в итоге относишь?
(Смеется.) Ты же понимаешь – всё относительно. А если серьезно – кто-то заметил, что «Генерал» близок любому человеку, который много чего в жизни пережил и повидал. Не обязательно в армии или на войне. Речь в песне идет о жизни. Шаганов умеет так писать, и здорово, что какие-то его перлы достаются мне. «Генерал», «Листопад»… Вот еще одна песня из новых, популярность которой стремительно набирает обороты. Без нее сегодня концерт «Черного кофе» невозможно представить. По «внутрикофейному» рейтингу она входит в лучшую десятку.

Мне довелось увидеть «Черный кофе» «живьем» дважды — в 2003-м и 2007 годах. Это были разные составы. Насколько известно, Коля Кузьменко, бывший басистом в 2007-м, также играл в E.S.T., а сейчас он – участник «Омелы». Расскажи о тех, кто играет в «Черном кофе» сегодня.
Барабанщик Андрей Приставка работает со мной уже семь лет. Те, кто постоянно ходят на наши концерты, знают его очень хорошо. Он много где и с кем играл, и он – настоящий профессионал. А бас-гитарист Лев Горбачёв пришёл, когда мы приступили к работе над новыми песнями. Поначалу он планировал с нами только записываться, но в какой-то момент я уговорил его выступать на концертах… В общем, получилось, что наши с Андреем семилетние поиски басиста закончились. Пробовалось много народу, кто-то непродолжительное время работал с нами. Но это были не наши басисты. Они прекрасные музыканты, но с ними не получалось того, чего удалось достигнуть в новых песнях. Мы знаем, как мы хотим звучать. В трио каждый музыкант влияет на общую картину звука. И если хоть что-то идет не так – это чувствуется. Бог любит троицу, и вот третий басист, который появился у нас за семь лет, справляется со своими задачами на все сто.

То есть группа снова в форме?
Несомненно. В принципе у нас и раньше концерты на ура проходили, но сейчас творится что-то невообразимое. Энергию, которой мы питаем друг друга, можно считать идеальной. Лев – самый молодой из нас, ему нет еще тридцати, но он очень талантлив. И он смог экстерном пройти и впитать в себя всё лучшее, что случилось с «Черным кофе» за все эти годы… даже вернее – эпохи. Он прекрасно ощущает себя на сцене. В команде, которая серьезно подходит к звуку, это опять же важный момент. Когда всего три инструмента – ничего лишнего нет. Всё прозрачно, и малейшая неуверенность от слушателя не укроется. Всё хорошо слышно. Мой самый любимый и в то же время самый сложный звуковой дизайн – тот, что делает именно трио инструменталистов. Сложный – потому что минималистичный. Понятно, вторую гитару добавить проще. Честно говоря, раньше так и приходилось делать. Кто-то не справляется – взяли еще одного человека, как правило — гитариста. Всё сгладилось, но ушла индивидуальность, стало как у всех.

А если клавиши?
Клавиши – да. Замечательно, когда они появляются. Клавиши – это же оркестровые звуки, орган, фортепиано. В записи они необходимы для широкой звуковой палитры. Но в концерте идеально играть втроем. Только так можно создать структуру, в которой ничего нет лишнего, всё слышно и всего хватает.

В наши годы пригласить на запись можно кого угодно. Уговорить Кена Хенсли сыграть на хаммонде…
(Перебивает.) Он меня сам в свою группу звал лет десять назад. Был период, когда мы работали в одной студии… Но я, похоже, перебил тебя.

Итак, музыкант может участвовать на записи альбома, не выходя из дома. В это время особенную ценность приобретают команды, играющие полностью «живьем», без подложек. А пользуется ли, скажем, подложками с недостающими инструментами «Черный кофе»?
Однозначно нет. Это неудобно. Когда барабанщик привязан к метроному, это отвлекает. Есть люди, которые привыкли так работать. Наверно, для них это нормально. Но для меня просто сложно быть связанным с чем-то механическим. Партия, которую записал живой человек, становится механической, если ее фонограмма звучит подложкой. Кстати, мы в студии тоже без метрономов пишемся, и у нас всё получается ровно. Нам удается держать пульс песни, не уходя от ее ритма, «живьем». И без метронома в студии мы себя чувствуем гораздо свободнее. А на концерте – тем более.

Глядя на историю «Черного кофе», можно увидеть, что команда в любой из своих жизненных периодов, даже в самые мрачные из них, жила исключительно музыкой. На ваших глазах менялись форматы звукозаписи, альбомы выходили на кассетах, виниле, компакт-дисках… Как происходили переходы от одного к другому, и что ты думаешь об интернет-эпохе?
Разные способы распространения музыки связаны с техническими средствами. В 80-е записывали музыку на магнитную ленту. Выпустить пластинку в Советском Союзе в начале 80-х рок-группе было невозможно. Вот люди и переписывали друг у друга музыку с пленки на пленку. Самыми распространенными были те, сторона которых звучала полчаса. Реже пластинки делали длиннее. Даже на винилах они звучали не длиннее 36 минут. Позднее появились двойные пластинки, конверты с разворотами, с книгами внутри. На пластинках в этих конвертах были записаны скорее сюиты, проиллюстрированные картинками из этих книг. Как «Стена» у Pink Floyd. На мой взгляд, эту альбомную культуру представляли собой единицы. И альбомы их не были похожими один на другой. Альбомные группы – Pink Floyd, Led Zeppelin, King Crimson. Я не могу считать альбомом некий набор песен, умещающийся на одну сторону получасовой бобины. Там, на Западе, индустрия выжимала и из этого свои соки. То, что становилось хитами, издавалось в виде синглов. Но одними синглами артист не мог существовать – надо было выпускать альбом. И состоял он, бывало, из пары сингловых хитов, добитых до стандартного времени звучания чем придется. Рок-музыка тоже пошла по этому пути, и коммерция ее и убила. Когда появились CD, ситуация только усугубилась. Компакт звучит 80 минут, туда влезает по 15-20 песен, и многие использовали эту возможность. Но не всем же удается написать столько безупречного материала.

Позволь не согласиться. Иногда альбомы, звучащие по полтора часа и более, а некоторые из них созданы, написаны и записаны в наши дни, слушаются на одном дыхании.
Возможно. Но сейчас, как мы знаем, – вся музыка в Интернете. И вновь вернулось время синглов. То, с чего когда-то всё начиналось. Ведь долгоиграющие пластинки пришли не сразу. В начале-то были как раз сорокапятки, позднее и названные синглами. У нас в стране распространенными были пластинки-миньоны, на которых было записано по три-четыре песни. Нынешнее молодое поколение альбомами не мыслит. Я как-то тоже иду в ногу со временем. Записали песню, она полностью готова – чего ее таить? Выкладываем в сеть. Рано или поздно, как хорошая подборка накопится, можно ее и объединить символически в альбом.

Вот ты говоришь о сингловой культуре. Далеко не каждый артист может жить за счет своих синглов. В 60-е годы будущий фронтмен Uriah Heep Дэвид Байрон записывал рок-н-ролльные шлягеры для сорокапяток. За перепевку одной песни ему платили пару-тройку долларов. Сейчас люди снимают недешевые видео, выкладывают их в YouTube. Стоит ли такая овчинка выделки? Ведь, насколько мне известно, монетизация на подобных сервисах копеечная…
Сама индустрия тоже поменялась. Когда начались огромные заработки от продаж альбомов, заработала определенная бизнес-схема. Она отбивала дорогущие клипы. За счет раскрутки клипов по телевидению продавались альбомы. А сейчас этого бизнеса в том виде, в каком он существовал в 90-е годы, нет. А музыка-то осталась! Западные артисты, продавшие миллионные тиражи, и сами заработали, да и продолжают зарабатывать сейчас. У нас этот период был короче, и сейчас в шоу-бизнесе продажа музыки, к сожалению, не основной источник дохода. Может, у кого видение этой ситуации иное. Я почти не застал тот период, когда музыка в России продавалась на CD. Работал в Америке. Но, даже будучи там, я записал альбом «Пьяная Луна», который здесь вышел в 1996 году. Так что ситуация совсем мимо меня не прошла.

Можно об этом поподробнее?
В то время я писал англоязычные песни и музыку, которые звучали в кино, но тут вдруг предложили записать русскоязычный альбом. В Лос-Анджелес приехал знаменитый продюсер Матвей Аничкин, у которого была за спиной колоссальная и успешная работа с «Круизом», с композитором Юрием Чернавским. У него был огромный опыт студийной работы, и мы с ним записали великолепный альбом. Для многих он стал любимым в дискографии «Черного кофе», потому что он отличается от моих альбомов 80-х. У него другая звуковая подача, по-другому всё дышит. Другие инструменты, другие студии.

А что тебя сподвигло уехать в Америку?
Спрос на музыку, который стал совсем другим. Я уехал в 1991-м, когда началась коммерциализация музыкального пространства. Концертный спад наметился, когда прошла перестроечная эйфория 80-х. Шоу-бизнес, казалось, пошел в гору, но подъем этот сказался только на бизнесменах. Артисты продолжали пахать в поте лица на индустрию, но заработки их не увеличились, да и свободы в творчестве не прибавилось. Появился так называемый продюсерский цех, который диктовал свою волю, что тоже напрягало. Когда бизнес давит на творческую сторону – хорошего не жди.

Возникла культура сборных концертов. Да, набирали артистов на программу, они собирали «Олимпийский», но каждый из нас выходил для исполнения двух, в лучшем случае – трех песен. И мне просто надоело изо дня в день играть «Леди Осень», «Листья» и «Владимирскую Русь». Эстрадная музыка продолжает работать по такой схеме, но для рок-музыкантов этот путь тупиковый. Время-то не стоит на месте, да и мы сами не вечные. Единица измерения рок-группы – ее концерт. И он должен быть полноценным. Развитие музыканта, играющего вживую, может быть только на концертах. Идти в подполье при той популярности и играть в клубах… для «Черного кофе» это было просто немыслимо. Нужно было спасать ситуацию.

Когда появилась возможность окунуться в тот мир, поиграть с фирмачами на фирменных инструментах, на хороших площадках, поработать в хороших студиях, я ее не стал упускать. Там была атмосфера, которой мы были лишены. Я настоящую гитару «живьем» увидел, когда мне было 20 лет. Сейчас это кажется фантастикой, но ведь это правда – негде было. Не сильно эта ситуация изменилась и в начале 90-х. Еще не появилось крупных сетей музыкальных магазинов, инструменты и оборудование так широко, как сейчас, не продавали.

Дмитрий, вот ты сказал о том, что после стадионных концертов в клуб идти абсурд, но приехав в Америку, ты и пришел по сути к игре в клубах. Жаба не давила?
Клубы здесь и клубы Америки по тем временам – это совершенно разные вселенные. Там в клубах я чувствовал оценку своей работы и своего труда. Если бы я плохо играл и пел и не писал хороших песен, на меня рано или поздно люди бы перестали ходить. Здесь была еще одна издержка популярности. Меня начали узнавать на улицах и не давали проходу. В Америке больше уважения к личному пространству другого человека, будь он музыкант или чиновник. Там не было вокруг меня ажиотажа, что помогало творить и не вышибало из колеи. Америка стала для меня серьезной школой. Удалось восполнить то, чего я был лишен во время двадцати лет учебы в Советском Союзе. Мы же здесь подпольно, конспиративно учились рок-музыке. Многое догоняли сами. У нас практически не было источников информации. Кто-то случайно раздобыл журнал – за ним очереди, чтобы почитать. Ездили через весь город, чтобы посмотреть, кто на какой гитаре играет. Зачитывали эти журналы до дыр. Нормальные пластинки в магазинах фирмы «Мелодия» не продавались. (Сам помню, какие очереди выстраивались в 80-е, когда на прилавок «выбрасывали» лицензионные пластинки Uriah Heep или даже Manfred Mann’s Earth Band. На черных рынках цена фирменной виниловой пластинки была равна зарплате молодого специалиста – 60-80 рублей, – прим. авт.) Мы вообще не понимали, что в мире музыки «там», за бугром происходит. И вот я окунулся в этот мир. Гитары, усилители, педали, студийные приборы, акустические системы… Меня это полностью поглотило, и я освоился в студийной работе. Многое постиг. А потом, после выпуска «Пьяной Луны» на CD, вернулся домой.

Вроде попал в нужную струю, был востребован. А почему там не остался?
Здесь мой дом. А чувство дома – это нечто большее, чем ностальгия. С годами мне уже было в Америке не так интересно. Всё, что было нужно, узнал. Здесь все полезные навыки воплощаю.

А после долгой заграничной отлучки поклонники не порастерялись?
Мне кажется, что нет. Кроме тех, кто вырос на наших магнитоальбомах и первых пластинках, появились новые поколения фэнов. И за последние… сколько я уже здесь? – больше пятнадцати лет! – чувствую, что количество их растет. На концертах вижу знакомые лица и много новых, совсем молодых. Я чувствую себя достаточно занятым, и это стимулирует на создание новых песен. Опять же, сейчас могу вновь спокойно передвигаться по городу. Да, фэны узнают меня по сей день, что приятно. Могут подойти и попросить со мной сфотографироваться. И я никому не отказываю. Это своеобразная жертва. Но того, прежнего фанатского ажиотажа нет. Сейчас идеальный баланс. Конечно, если меня начнут вытаскивать через день на интервью, телеэфиры, всё может измениться. Но чего загадывать! – пока всё просто идеально. Никто и ничто не ограничивает мою свободу. И всё же ради музыки я готов снова идти на разного рода жертвы. В разумных пределах.

Следишь ли ты за современной отечественной рок-сценой?
В последнее время как-то совсем не получается. Сейчас своих концертов хватает, а к каждому надо готовиться. Это требует концентрации, так что следить внимательно не получается.

А невнимательно?
Я слушаю только то, на чём вырос. Даже когда ты хорошо понимаешь близкую и интересную музыку, ты продолжаешь в ней открывать для себя что-то новое. Недаром и в роке, и в металле много имен и произведений, которые стали классикой музыки вообще. Да, появляется немало групп с интересным звучанием, видением мира и т. д., но мне следить за этим некогда. С каждым годом люди находят новые оттенки звуков. И это говорит о том, что у музыки нет пределов. Но всех новых, даже очень интересных артистов, не упомнишь.

В начале интервью прозвучали слова о разрушениях. Не могу забыть одну историю. Однажды мне довелось увидеть выступление «Черного кофе» в чрезвычайной ситуации. Было это в Барнауле на байк-шоу в 2003 году. Как раз на вашем выступлении случились первые толчки землетрясения. В течение суток город ощутимо потряхивало, люди несколько раз эвакуировались из квартир на улицу. А как вы себя чувствовали?
(Улыбается.) Я жил в Лос-Анджелесе. Там трясло очень часто. У меня там была студия. В других студиях во время землетрясений, даже небольших, что-то падало, аппаратура вылетала. Мне повезло: подземные толчки ощутимого ущерба не нанесли. Когда трясет – неприятно, но куда от этого денешься? Если живешь практически на вулкане, к колебаниям земли надо быть готовым. Я привык. И поэтому землетрясение на Алтае нас не напугало.

Дмитрий КОШЕЛЕВ
Фото – официальный сайт музыканта и Игорь Каспер (концертные).
Благодарим Ирину Тим за организацию интервью.