В конце 2019 года состоялась наша беседа с Артуром Мунтаниолом (Arthur Mountaniol) – гитаристом, певцом и композитором, экс-лидером московской группы «Лунный Пьеро», которая на рубеже 1980–90-х играла закрученнейший авант-рок и выпустила винил на «Мелодии».

Казалось бы, не было никакого шанса встретить Артура здесь, в Москве, ведь он давно живёт в Лос-Анджелесе, где стал признанным и успешным соло-артистом, режиссёром и продюсером. Однако Мунтаниол приехал в Россию, желая познакомить отечественную публику со своим нынешним творчеством. Пока ведутся переговоры о выступлениях в московских клубах, мы воспользовались уникальной возможностью взять у музыканта интервью.

«ЛУННЫЙ ПЬЕРО»: НАЧАЛО

Что привело вас в Россию?
У меня здесь много фанатов, которые мне часто пишут, хотят, чтобы я выступил. В прошлом году я уже приезжал на чемпионат мира по футболу. Мне очень понравилась Москва, я посетил несколько клубов. А мои родители живут в Германии, я их не видел уже 10 лет. Поэтому на Рождество я отправлюсь в Германию, а потом вернусь в Москву и останусь достаточно надолго.

Давайте начнём с вашей семьи. Сын музыкантов не мог не стать музыкантом?
Я никогда не хотел им быть, но родители всегда к этому подталкивали. Мама у меня дирижёр-хоровик, до сих пор преподает в Германии фортепиано, отец – композитор (Эрнст Мунтаниол, автор песен, музыки к кинофильмам и театральным постановкам, – прим. авт.), очень хороший аккордеонист. Он «подсадил» меня на джаз, и где-то с пяти лет я уже играл на тромбоне и трубе. Моим кумиром тогда был Луи Армстронг. Потом я увлёкся футболом, хоккеем, как и все, и лет до 14-15 музыкой не занимался. А затем услышал The Beatles, и всё. Если бы не рок-н-ролл, всё было бы иначе. В 1982 году я поступил в Царицынское музыкальное училище по классу джазовой гитары. Честно говоря, джаз я там возненавидел. Нас заставляли учить гаммы, аккорды, играть по стандартам…

Зато в училище вы познакомились с будущими участниками «Лунного Пьеро».
Да, именно там я встретился с клавишником Валентином Трофимовым и бас-гитаристом Сергеем Холодновым, который с нами одно время играл. Но с барабанщиком Стасом Канарейкиным я познакомился через моего друга, художника Александра Шершукова, оформлявшего альбом для «Лунного Пьеро». Фактически «Лунного Пьеро» я начал делать со Стасом.

До этого вы играли в группе «Николай Коперник»?
Я играл в тысяче групп, и свои организовывал бесконечно. Юрий Орлов, Валентин Трофимов и я начали играть вместе, и получился «Николай Коперник». Там было огромное количество музыкантов, большой состав, я помню, мы играли в Рок-лаборатории. А через несколько месяцев мы с Валентином просто ушли, потому что перестало быть интересно.

Знаю, что у «Лунного Пьеро» было два ранних альбома – «Интродукция» (1985) и «Злоключения» (1988), но нигде не нашла их следов…
Да, они у меня есть, но я их никуда не выкладываю (смеётся). В «Интродукции» была пара ярких инструментальных вещей – собственно «Интродукция» и марш «Шествие химер». Это был такой авангардный металл, близкий «тяжёлому» King Crimson образца «Red». А вещи с вокалом были несамостоятельными. Альбом «Злоключения» мы записали уже вчетвером, с Валентином, эту программу мы играли на публике и стали с ней лауреатами. Это был скорее арт-рок в духе Genesis, Emerson Lake & Palmer, плюс пересечения с академическим авангардом. «Шествие химер», кстати, потом вошло в мой сольный альбом «Kingdom of Distorted Mirrors» (2014), а ещё некоторые композиции заново записаны на третьем альбоме «Лунного Пьеро» «Illusion» (2015). А те старые записи я не вижу смысла публиковать, качество звучания там совсем низкое.

ОТ ШЁНБЕРГА ДО KING CRIMSON

Значит, вашими ориентирами были King Crimson, Genesis, ELP…
Да, мы любили серьёзную музыку. В начале 80-х я пришёл к прогрессивному року. Кроме тех, кого уже назвали, это Gentle Giant, UK… Но я люблю и рок-н-ролл, Nazareth, Slade. Из гитаристов – Ричи Блэкмор, которым я очень увлекался в училище, Аллан Холдсуорт, Эдриэн Белью, Роберт Фрипп…

С одной стороны – рок, с другой – академический авангард. Само название группы ведь восходит к Шёнбергу?
Да, к «Лунному Пьеро» Арнольда Шёнберга (вокальный цикл, написанный А. Шёнбергом на стихи бельгийского поэта Альбера Жиро в 1912 году, – прим. авт.). Я изучал его партитуру в училище. Я вообще увлекался академическим искусством, у меня, помню, было дореволюционное издание «Бориса Годунова» Мусоргского, и я по нему играл, хоть я и не пианист, вслушивался в гармонии… Дебюсси, Равель, Мусоргский – их музыка часто вызывает визуальные образы. Когда слушаешь такую пьесу Дебюсси, как «Облака», ты их видишь. А «Лунный Пьеро» Шёнберга интересен тем, что это музыка авангардная, но какая-то светлая. Она не оставляет тяжёлого ощущения, как Шостакович, например.

А чем конкретно Шёнберг на вас повлиял?
Если вы послушаете первую вещь с альбома 1991 года – «Шейк» – там есть цитата из Шёнберга. «Ломаный» фортепианный пассаж и ещё аккорды шёнберговские. Никто этого не знает, вам первой говорю (смеётся). Это я на рояле играю. Многие считают, что на нас Led Zeppelin повлияли, но на самом деле Шёнберг гораздо больше! Но это не значит, что мы у Шёнберга всё заимствовали, копировали. Мы просто задали себе направление.

Самая ваша известная композиция – «Додекафония»…
Да! Это тоже приношение Шёнбергу.

Там действительно использована додекафонная техника (техника музыкальной композиции, основанная на использовании серий – последовательности 12 неповторяющихся тонов, – прим. авт.)?
Нет. Там всё на тритонах. Я там играю тэппингом. Причём все металлисты играют, держа гитару горизонтально. А я держал гитару как виолончель. Никто так не играл тогда и, вероятно, не играет по сей день.

Но ведь так же неудобно!
Только так, как раз-таки, и можно её сыграть. Пальцы становится прямо на тритон, а кварту так уже не возьмёшь. Была идея сделать супернавороченную авангардную вещь, и это очень хорошо воспринималось на концертах.

Наверное, аудитория у такой сложной музыки в конце 80-х была не очень большая?
У нас не было пустых залов. 500-1000 человек точно собиралось. Но самих выступлений было не так много, 1-2 в несколько месяцев, в основном на фестивалях. В то время была трудная ситуация для рок-авангарда, на первом плане был текстовый, социальный рок. Это направление забило вообще всё. Иногда публика нас совсем не понимала, приходилось даже убегать…

Вас хотели побить?
Да, после одного концерта в Подмосковье люди обозлились так, что к нам менеджер подошёл и сказал: «Ребята, вы лучше уезжайте первой электричкой», и мы на неё просто бежали. Все любили рок, но когда внезапно шлюзы открылись, не хватило мощи у народа, чтобы всё это объять.

А были ли у вас единомышленники, соратники?
Из групп мне всегда нравился «Нюанс». Они были более политические, но с юмором. Мы дружили, выступали вместе, но, по-моему, только один раз, на последнем концерте у Козлова. Алексей Козлов – самое большое светлое впечатление осталось о нём. Он нам очень помог, вытащил, дал шанс поехать на гастроли в Калининград, определил нас на телевидение, на радио. Но это было уже позже, когда Алексей Козлов организовал «Ассоциацию Пост-рок», в которую мы вступили.

СТРАШНЫЙ МОК

А в вашей музыке был какой-то протест, пусть даже чисто эстетический?
Против совка? Можно сказать, что в песне «Мёртвый дождь» он присутствует. Я даже клип сделал такой мрачный, там Ленин появляется… Но лобовые приемы мы никогда не использовали. Там показано просто ощущение человека от этого всего.

У меня по альбому «Лунный Пьеро» тоже возникло ощущение, что он передаёт начало конца… Даже судя по названиям композиций. Вы уже рассказали про «Мёртвый дождь». А что такое «Страшный мок»?
Это чудище! Мок, как оказалось – мы тогда об этом не думали, но нам перевели на английский – это mock, что значит «дразнить», «издеваться». То есть как бы страшное издевательство. На самом деле это чистая фантазия. Мы всегда любили фильмы ужасов, смотрели их с удовольствием. «Пятница, 13-е», «Hellraiser»… И в музыке это есть. Там поётся «Выли музы в ночь…»

А как вам вообще удалось выпустить винил на «Мелодии»?
В 1988 году мы удачно выступили на «Фестивале надежд» Московской рок-лаборатории, и там были люди с «Мелодии». Мы пообщались с редакторами, и, преодолев некоторое непонимание нашей музыки, получили согласие на выпуск диска. Вообще, сам факт того, что они согласились нас издать, заслуживает большого уважения.

Записывались тоже на «Мелодии»?
Нет, на студии МХАТ. Там работал наш знакомый звукорежиссёр Игорь Клименков, а студия была одна из шикарнейших даже по западным меркам. Нам предлагали запись на радио и на студии «Мелодии», но там были смены по четыре часа. В принципе, это нормально, но испытываешь сильное давление по времени, time pressure. Колоссальный стресс. Я мог это терпеть, но другие музыканты – нет. А Гарик нам давал сколько угодно времени – в дневные «окна», по выходным, иногда по ночам. Работа шла около года. Гарик сам всё записывал и сводил. Поэтому на альбоме такой хороший звук. В него было вложено время и качество.

Каков был состав группы на тот момент?
В 1988 году Валентин Трофимов уже покинул коллектив – он стал священником, а позже и уехал из России. Так что записывались мы втроём – я, Стас Канарейкин и басист Юра Сергеев. Звучание стало ближе к «новой волне» в сочетании с психоделией, со сложными атональными и полиритмическими структурами.

А «Додекафония» почему не вошла в виниловый альбом?
Она появилась позже. Пластинка ещё не вышла, а я уже захотел играть другую музыку. Слишком долго всё тянулось. Появилась «Додекафония», «Changeableness», которые вошли во второй альбом. (Видеозаписи этих композиций были сделаны в 1990 году на студии МХАТ и в 2013-м выложены. Мунтаниолом в YouTube, – прим. авт.)

Винил вызвал какой-то резонанс?
Тогда – не особый. Пластинка вышла летом 1991 года. «Мелодия» ничего не сделала для её продвижения, хотя по всем магазинам раскидала, за что им спасибо. Вскоре был путч. Я помню, как это повлияло на всё. Сразу стало непонятно, что же дальше. А в 1992-м мы с родителями эмигрировали в Германию.

ЗА РУБЕЖОМ

Это решение возникло после путча?
Нет, это было решено раньше. Отец давно хотел. Мы же германского происхождения. Мама, правда, у меня русская. А родственники отца уехали ещё раньше. Кто знал, что будет потом…

Вам не жалко было покидать Россию?
Нет. Но у меня было плохое отношение к совку, а не к России. Когда знаешь, что у тебя громадный потенциал – а я не буду скромничать и скрывать это, – ты понимаешь, что мог бы работать и зарабатывать хорошие деньги, но не можешь этого делать. Многие хотели уехать из совка, ненавидели социалистическую уравниловку. К тому же, у меня была идея продвинуть «Лунного Пьеро» на Западе.

Значит, вы уезжали и одновременно записывали второй альбом?
Я уехал и вернулся через пять дней. Я на себе сразу почувствовал, что такое эмиграция. Сказал родителям, чтобы они устраивались на новом месте, а сам вернулся и доделывал второй альбом. За четыре месяца мы со Стасом его записали. Басиста уже не было: с Юрой возникли разногласия, и он ушёл. Так что бас я записывал сам, изначально это были мои партии. А Стас свои партии всегда придумывал сам, иногда слишком наворачивал, я даже просил его играть попроще. Там такая полиритмия дикая! Он был интеллектуалом, любил искусство и знал его, поэтому у него и игра такая была. К сожалению, в 1993 году он скончался от сердечного приступа… После записи я уехал в Германию на шесть лет. Записи оставил Гарику, он делал постпродакшн.

Как вам жилось в Германии?
Сначала мы оказались в совсем маленьком городке, где ничего не происходило. Естественно, были трудности с языком, немецкий я так и не выучил, говорил с немцами по-английски. Потом мы уехали в Гамбург, там я начал играть с местными музыкантами. Гарик передал мне через одного друга запись второго альбома, но я не смог его никуда пристроить. Куда бы я ни пришёл в Германии со своими записями, мне говорили: «Америка контролирует весь рынок, вы тут ничего не сможете сделать».

Значит, запись так и лежала у вас?
Да. Пока я её не выпустил на собственном лейбле уже в Америке. А тогда в Германии в 90-е… Это было очень сложное и одновременно полезное время. Шесть лет я сочинял, играл с группами, но не мог найти людей своего уровня и единомышленников. Здесь, в Москве, было что-то типа рок-н-ролльной революции, много классных музыкантов, дикий энтузиазм. Там его не было. Уже тогда я начал делать сольный проект, естественно, в другом стиле, тогда был популярен гранж. Я рассылал демо уже не по Германии, а в Англию, Америку. И, как ни странно, из Голливуда мне ответили. Я прошёл конкурс, лейбл Rodell Records взял меня на сборник. Я сказал родителям, что уезжаю в Америку, в Голливуд. Это звучало как чудо.

ПАРАДОКСЫ БУЛЬВАРА САНСЕТ

И как складывалась ваша жизнь в Америке?
По-разному, но в основном я очень счастлив. Как артист, как музыкант я получил признание. Конечно, сначала я думал, что стану суперзвездой. Но когда ты начинаешь там жить, работать и понимать, как что устроено, то осознаешь, что твоя музыка – это не блокбастер, не Aerosmith. Зато в Америке ты попадаешь в origin, в первоисточник рок-н-ролла, блюза, джаза, и начинаешь во всё врубаться.

Я знаю немало примеров того, как музыканты уезжали из России в Америку и там прекращали творческую деятельность, занимались другими работами. А вам удалось этого избежать?
Я, на самом деле, тоже занимался разными другими работами. Например, был актёром в массовке на телевидении, просто за деньги. Мне удалось бы ещё больше в плане заработков, если бы я пошёл играть в коммерческие группы, куда меня звали. В Лос-Анджелесе есть такие люди – talent scouts, – которые охотятся за новыми талантами и свежими идеями.

То есть вашу оригинальность оценили.
Я приехал туда с гранжевым проектом, который на тот момент уже устарел. Но во мне разглядели потенциал. Там никому не интересно, чтобы ты играл как Джими Хендрикс, потому что в США таких миллионы. И я начал экспериментировать с голосом, инкорпорировал throat singing в свою музыку. Мне хватило храбрости это сделать. И всем это понравилось.

У вас в Лос-Анджелесе была своя группа?
Я делал проект с горловым пением как one-man-band. Была и группа, причём с известными музыкантами, такими как басист Стефан Эллис из Survivor и лос-анджелесские топовые cессионные барабанщики Билл Споук и Кевин Майклз.

Интересно, а как можно познакомиться с известными музыкантами? Прийти в бар?..
Да, есть места, где они тусуются. Например, в «Rainbow Bar & Grill», «Viper Room», «Whiskey A Go Go» и «Roxy» на Sunset Strip – это отрезок Сансет-бульвара в западном Голливуде. В этих местах начинали Motley Crue и Guns N’ Roses, когда-то играли The Doors, выступают другие рок-звёзды. Это один из путей, но я им не пользовался. Зато я попал в журнал «Music Connection» потом люди сами подходили ко мне знакомиться: «Вы Артур Мунтаниол? Я вас видел в журнале».

То есть журнал вам помог.
Да, пресса всегда даёт известность. «Music Connection» – популярное американское издание, через него можно давать объявления о поиске музыкантов, тебе звонят – я басист, хочу прослушаться, а потом оказывается, что он из знаменитой группы, wow! У меня были хорошие отношения с редакторами Бернардом Бауром («Music Connection»), Рубеном МакБлю («Rock City News»), Биллом Хартью («KLOS 95.5»), с Элом Бауманом, организатором фестиваля «L.A. Music Awards». Мою музыку крутили на крупнейшей рок-радиостанции Калифорнии «KLOS 95.5». В 1998 году я вступил в американское общество композиторов, авторов и издателей (ASCAP), причём сделал это благодаря «Лунному Пьеро». То, что у нас вышла пластинка на «Мелодии», очень помогло. Я подтвердил в Америке, что у меня есть выпущенные коммерческие работы. Впоследствии я получил от ASCAP восемь призов, а в 2005-м газета «Rock City News» номинировала меня на звание лучшего гитариста Лос-Анджелеса в конкурсе «The Rockies». В 2008 году я стал снимать видеоклипы и короткометражки, за которые позже получил шесть призов и 18 номинаций на кинофестивалях США и других стран.

После первого успеха вы стали записывать сольные альбомы?
Да, я подписал контракт с лейблом «J-Bird Records» и в 1998 году вышел мой первый EP. Далее, уже на моём собственном лейбле The Moon Pierrot Republic – полнометражные альбомы «Shamania» (2004), «Master of Ecstasy» (2005) и другие – всего на данный момент девять LP и два ЕР. Это из того, что выпущено, а записано штук 20. Сейчас мои альбомы продаются по всему миру, представлены на всех легальных сервисах, в том числе на «Яндекс.Музыке», скоро появятся и в Китае.

Что вам нравится в Лос-Анджелесе?
Лос-Анджелес – это сумасшедшее место во всех смыслах, и в плохом, и в хорошем. Ты выходишь на Hollywood бульвар, и каждый третий, пятый человек – просто какой-то чудик, фрик или LGBTQ. Тут много и гламура, и бездомных, наркоманов и криминала. Поэтому Голливуд местные в шутку называют “Hollyweird”. Иногда думаешь: куда я попал? What the f*** is going on? (Смеётся). А вообще я всегда говорю, что гитаристам надо жить в Калифорнии: там тепло, пальцы быстро бегают (смеётся).

РЕТРО И ФУТУРИЗМ

А как развивалась дальше история «Лунного Пьеро»?
В 2013 году на моём лейбле наконец-то вышел второй альбом «Лунного Пьеро» – «Wispers & Shadows». А в 2015-м мы с клавишником Валентином Трофимовым записали и издали новый альбом «Лунного Пьеро» – «Illusion». С Валентином мы нашлись через интернет. Списались, начали общаться… Валентин давно живёт во Франции, служит в монастыре, принадлежащем русской церкви. Лично мы не встречались, работали через сеть. На «Illusion» половина вещей моих, а половину сочинил Валентин. Но это не новые вещи, а песни, которые были сочинены ещё до того, в 1985-88 годах. То есть это как бы приквел. Одна (программная вещь «Пьеро») на французском, одна на английском («Death Tower»), остальные на русском («За Руб Ежом», «Железнодорожная» и другие). Музыка 80-х получила новое звучание.

Какие-то дальнейшие действия по восстановлению «Лунного Пьеро» будут?
Нет. Валентин вернулся к музыке, но в основном сейчас работает над своей симфонией. А я хочу исполнять то, что пишу сейчас.

В 2019 году вы выпустили сольный альбом «Steampunk Extravaganza Trilogy». Чем вас привлекла эстетика стимпанка?
В моём фильме «In a Dream of a Muse» я использую стимпанк – смесь викторианского стиля и научной фантастики. Странные одежды, очки (goggles), цилиндры, механизмы… Там и ретро, и будущее. Этот стиль вошёл и в мою музыку. В альбоме «Steampunk Extravaganza» нет ни барабанов, ни баса, просто одна риффовая ритм-гитара, и развитие идёт с помощью гитарных наложений. К короткому паттерну на четыре такта добавляются другие гитарные слои как краски. Эта музыка не рассчитана на то, чтобы под нее прыгали. Достаточно камерный альбом, хотя и экспериментальный. Я записал его на старом ленточном магнитофоне Tascam Model 80, который мой двоюродный брат нашёл в хламе студии «Paramount Pictures». У него такой классный звук! Конечно, это работа очень трудная, рычаги надо переключать, перематывать плёнку. Не то что на компьютере – одной кнопкой! Но звук хороший, тёплый, аналоговый.

Как вы собираетесь продвигать свою музыку в России? Собираетесь ли играть с кем-нибудь из наших музыкантов?
Я сейчас готовлюсь к тому, чтобы дать концерты в московских клубах, но для этого мне нужна информационная поддержка. Выступать, скорее всего, я буду в одиночку, с лупером. Буду исполнять композиции из «Steampunk Extravaganza Trilogy». Надеюсь увидеть своих российских поклонников!

Елена САВИЦКАЯ
Фото предоставлены Артуром Мунтаниолом.
Официальный сайт: http://www.arthurmountaniol.com