Александр Сипягин: Растущее дерево джаза
Александр Сипягин, или, написано на афише, Alex Sipiagin – уроженец Ярославля, выпускник Гнесинки и вот уже 25 лет один из ведущих джазовых трубачей Америки. Человек, который пробил окно в Нью-Йорк и смог стать своим на родине джаза.
В нынешнем коллективе Александр воплотил мечту о музыкантах, которые мыслят с ним на одном языке и в буквальном, и в творческом смысле. Это еще один русский американец, пианист Михаил Цыганов (там он, естественно, Misha), и двое участников московского джазового ансамбля «МосГорТрио» — Макар Новиков (контрабас) и Александр Машин (ударные). Исключение – вокалистка, юная студентка из Амстердама Хиске Остервик – высокая, тонкая, с лисьей грацией и ангельским голосом.
В сентябре Александр выступал в подмосковном городе Троицке. Впереди была презентация нового альбома “New Path”, вышедшего на лейбле «АртБит», в Клубе Алексея Козлова, и российское турне.
«Мы стараемся найти новые пути, новые тропинки в джазе. Скрестить эту музыку с классикой, с фольклором – бразильским, русским…» – рассказывал Сипягин, представляя очередную композицию. «Ее написал великий композитор и музыкант, один из моих кумиров – Пэт Метини. Он приезжал в Россию в 1987 году, но я не попал на концерт, потому что служил в армии. Потом, в Нью-Йорке, мы познакомились и стали друзьями. Эту композицию он написал специально для меня и попросил дать ей имя. Я назвал ее ‘Сон, увиденный позже'».
Мы пообщались с Александром сразу после концерта.
Как вы оказались в России на этот раз?
Нас позвали на фестиваль в Ростов, который состоится 19-20 сентября. Благодаря этому нас и пригласили в Москву и еще несколько городов: Троицк, Обнинск, Ярославль. Это нормально, джаз — небогатая организация, и все стараются экономить на дороге.
Бывают музыканты, которые требуют больших залов. А вы?
Для нас сегодняшний зал – самый идеальный размер. По численности народа, по акустике. У нас малый состав, и акустическое ощущение на сцене соответствует музыке, которую я для него пишу.
Как вы подбирали музыкантов в свой коллектив?
Мы познакомились лет 10-15 назад, сотрудничаем в разных проектах. К сожалению, или к счастью, в России музыкантов не так много. Миша был одним из первых…
Как вы считаете, троицкие слушатели поняли вашу музыку?
Надеюсь, что да. Может, не всю, не до конца. Но какая-то энергия определенная произошла.
Как правильно слушать джаз?
Особых правил нет. Кто-то закрывает глаза и медитирует. Кто-то подпевает. Входит в какое-то хорошее для себя самого состояние. В Нью-Йорке большинство джазовых клубов совмещено с ресторанами. Люди приходят, кушают, и звучит потрясающий джаз. И музыкантов абсолютно не смущает, что под их музыку едят стейк. По-другому происходит на больших концертах. Мне неоднократно приходилось выступать в Карнеги-холле, где люди сидят, не шелохнувшись, и слушают джаз как классическую музыку. Еще вариант – джаз-фестиваль, где тридцать тысяч человек сидят на поляне. Кто-то загорает, кто-то вникает… Никаких правил нет, как нужно слушать джазовую музыку. Ты сам выбираешь ситуацию, строишь свой мир.
Когда вы рассказывали о том, как создавались вещи, показалось, что для вас музыка тесно связана с местом, пространством. Потом, когда вы ее играете, она сохраняет эту связь?
Конечно. Она сохраняет эту изначальную связь и развивается дальше. Когда я пишу свою музыку, я всегда создаю себе какое-то пространство. Вот это – основа. Эта музыку родилась, например, в Тайване. Я создаю пространство, в котором она может развиваться дальше, обрастать какими-то слоями, неважно, какими. Само ядро родилось в Тайване, а развитие – в России.
То есть сегодня она обросла каким-то новым слоем в Троицке?
Абсолютно! Может быть, завтра я встану, и у меня появится идея, например, сделать какую-то быструю вещь в ином темпе, более медленном, в более грувовом состоянии, которое я поймал на сегодняшнем концерте. То же самое, когда записываешь музыку с музыкантами, каждый привносит свою индивидуальность, свою композицию. Я это тоже очень уважаю. Многие композиторы бывают очень strict (строгими) в этом смысле, считают, что всё должно звучать вот так, так и только так. А я полностью открыт для идей. Скажем, Миша говорит – давай, сделаем интродукцию длиннее… Музыка дышит таким образом. В ней очень много свободы.
Вы 25 лет уже играете и работаете в Америке. Тем не менее, группа почти целиком состоит из русских музыкантов. Почему?
Я очень горжусь именно этим проектом. У меня давным-давно была мечта создать проект из русских музыкантов – и не просто из русских, а из тех, с кем я хочу играть. Это как раз комбинация многих факторов – это и русские музыканты, и потрясающие артисты, которые делают в душе именно то, чего требует эта музыка. Они все выучили ее практически наизусть.
После концерта мы c местными джазменами обсуждали, чего в вашем звучании больше, русского или американского. Что вы сами чувствуете по этому поводу?
С момента, когда я переехал в Америку, мне пришлось переучиваться основам джаза. То есть ритмическая культура там совершенно другая. Всё-таки Америка – страна джаза. Джаз развивается там в особом ритме. Пришлось всё это внедрить, переучиться, так сказать, перевоспитать свою ритмическую культуру. А всё остальное «нутро» – фольклорное, душевное, осталось отсюда. Где-то уверенность появилась — когда веришь себе, своему звуку и так далее.
Расскажите о вокалистке, девушке с замечательным голосом. Как вы ее выбрали, за какие качества?
Дело в том, что я преподаю в консерватории в Голландии, в Гроннингене. Это одно из лучших учебных заведений Европы. У них есть учителя, которые в штате работают, а есть те, которые приезжают из Нью-Йорка. Я там работаю уже десять лет, и приезжаю из Нью-Йорка восемь раз в году.
Певицу зовут Хиске Остервик, я с ней познакомился четыре года назад. Она была еще очень зеленой, наивной. Но она — одна из немногих вокалисток, кто восприняла джаз именно как инструменталист. Как я его воспринял, играя на трубе. Она выразила желание, спустя год, выучить мою музыку и написать к ней слова. Мы стали вместе работать, я ее начал приглашать в европейские проекты. И наконец-то у нас получилось сделать запись. Она вышла на русском лейбле. И за четыре года это первое наше выступление за рубежом – то есть не в Голландии, а в России.
Диск издан на «АртБите», верно? Расскажите, как вы вышли на них?
Я их знаю и очень уважаю. Николай Богайчук (арт-директор лейбла) – мой хороший друг, я его очень уважаю за его выбор, за его selection – он не записывает всех подряд, мне нравится стиль, в котором он выбирает. И когда я записал свой проект в Нью-Йорке, я предложил его ему первому. Он, будучи знакомым с моими предыдущими пластинками, согласился.
А как вы с Николаем познакомились?
Дело в том, что я привожу разные составы на ярославский джаз-фестиваль. И последние два раза Богайчук был там как гость. Мы там как-то с ним сошлись легко.
Я заметил, что вы часто подходили к вокалистке на сцене и говорили ей что-то, после чего она смеялась. Что это было?
Дело в том, что, особенно на этот раз, все основные планы и аранжировки, весь план действий выстраивался на сцене. Все мы имеем право ошибиться, включая меня, естественно. И нужно сказать более friendly, более мягко, что ты не туда заехал. Я могу сказать: «Всё здорово, но в следующий раз «езжай» в другую сторону». (Улыбается.) И она смеется. Идет дружеский обмен мнениями.
Или же решение сделать какую-то секцию вместе не совсем сработало, и я могу сказать ей: «Завтра напомни мне, давай сделаем по-другому». Постоянно идет какой-то контакт.
Каждый помогает друг другу.
Абсолютно. Каждый из нас. То же самое я говорю барабанщику, с Мишей (пианистом) у нас язык жестов.
Вы прекрасный автор, аранжировщик, исполнитель… Как вы хотите, чтобы вас воспринимали – композитором или человеком, который круто играет на трубе?
Честно говоря, мечта всех джазменов – чтобы их приняли равномерно. И композиторами, и инструменталистами, солистами, и сайдменами, и аранжировщиками, и организаторами.
Архитекторами!
Точно. Это самый идеальный имидж джазмена. Все мои кумиры в первую очередь имеют свой voice — свой голос. Они потрясающие исполнители, аранжировщики, исполнители. Такого не бывает – просто потрясающий трубач.
Кстати, назовите их.
Например, трубач Рэнди Бреккер. Это мой кумир еще со времен, когда я учился в Гнесинке. Сейчас мы с ним большие друзья, играем вместе в разных составах, включая оркестр Мингуса. Пэт Метини – потрясающий гитарист, импровизатор, композитор. Уэйн Шортер… И таких можно назвать множество.
Мы говорим об артистах, которые сделали свои знаменитые вещи в основном в 70-х… А как вам кажется, эта музыка – для кого-то она сложная, для кого-то – понятная, тем не менее, она принадлежит сегодняшнему дню или нет? Она в развитии или уже сформировалась?
Дело в том, что музыка – неважно, когда она родилась – в 40-х, 50-х, 60-х, 70-х – до сих пор растет, как дерево. Я это неоднократно замечал. Мой самый первый inspiration, самое первое вдохновение прошло в джазе от трубача Ли Моргана. Это был знаменитый альбом «Sidewinder». Мне посчастливилось, что я услышал именно эту композицию, когда мне было 14 лет. Безусловно, потом у меня появилось гораздо больше кумиров, композиторов из 60-х, 70-х, но именно эта вещь и сейчас, спустя 30 лет, остается для меня тем деревом, которое до сих пор растет, и от которого я по-прежнему отталкиваюсь.
Владимир ИМПАЛЕР
Фото автора.
Использованы ответы на вопросы Инны Чистовой («Троицкая телекомпания»), заданные в начале интервью. Благодарим Оксану Павлову («Брасс-каприз», организатор концерта) за помощь в проведении интервью.
