Юлия Теуникова: Музыкоцентричность
singer/songwriter,Юлия Теуникова Каждое воскресенье в московском музыкальном магазине «Дом культуры» проводятся встречи с авторами. Акустический концерт, ответы на вопросы, а потом – неформальное общение и пирожки… В один из весенних вечеров здесь выступала Юлия Теуникова, представившая публике свежевышедший диск «Очарованный странник».
В зале собрались поклонники, друзья, издатели, беседа вышла довольно насыщенной, и хочется предложить ее вниманию читателей «ИнРока».
Слушая Теуникову – и на диске, и «живьем», не устаешь удивляться каждой прозвучавшей песне. Прежде всего поражает свежесть и необычность формы, удачно найденной для каждого текста, для каждого образа. Хлесткие, злые, речитативные темы («Московская стройка»), изумительно точные стилизации под фольклор («Русская деревня»), более традиционной песенной формы вещи, и, наконец, какие-то воздушно-изящные «арки» из стихов, где всё рождается с небольшой «затравочной» фразы… Эта строчка постепенно развертывается, ей вторит и гитарная партия, а после кульминации вещь как-то аккуратно сворачивается обратно к простой короткой фразе, а то и слову. Пример – «Сумерки», или же самая, наверное, известная вещь Теуниковой – «Суфийская баллада (Ивы)».
Еще один важный (и довольно нетипичный для рок-андеграунда) момент – голос. Теуникова поет абсолютно точно, ее голос – сухой по краскам, без каких-то «романсовых» красивостей, бьет в точку, как стрелок в биатлоне. Она допускает не только ни единой неверной ноты, но и размытой, не соответствующей образу интонации. При этом интонаций, «ролей», образов – огромное множество.
Поневоле задаешься вопросом – почему же такая прекрасная певица до сих пор не суперзвезда или хотя бы «звездочка»; где толпы фэнов, где радиохиты? Дело, конечно, и в «странности», и в неформатности, непесенности. Это простое объяснение. Другое – она не пишет «о личном» в узком бытовом понимании, и вернейший ключик к слушателю – ощущение «это же про меня!» – не срабатывает. Наконец – певиц принято жалеть, сочувствовать их метаниям, а у Теуниковой сильный образ, она в роли воина. «Когда я пою, мне ничего не страшно», – обронила Юлия фразу перед своим выступлением. Речь шла всего-навсего о сквозняке от незакрытой двери, но представилось нечто большее.
Теуникова – едва вырвавшись от семьи, от малых детей на презентацию, поеё не о себе – а о внешнем мире, но через собственную артистическую призму. Позволяет нам увидеть вещи (словно воочию представить то бескрайнее сумеречное поле, где «мобила не ловит», или как именно что «скалятся» мерседесы у стройки, или…) глубже и необычнее.
В сравнении с предыдущим альбомом Теуниковой, «Таймер», записанным в расширенном составе и с рок-инструментами, «Очарованный странник» звучит минималистично, почти по-бардовски. Только голос, гитара Теуниковой, бас и виолончель Петра Акимова, эпизодически – перкуссия и разного рода эффекты. А на концерте Юлия вообще выступала одна с акустической гитарой – шаг вынужденный, поскольку репетиции с командой сейчас попросту невозможны, да и не прозвучала бы группа как следует на такой небольшой площадке. Может, и к лучшему – в сольном выступлении подчас появляется та кристальная ясность высказывания, которая в работе с коллективом достигается не всегда.
Как записывался «Очарованный странник»?
Проще сказать, у кого. В основном мы писали этот альбом у Толика Харитонова, есть такой белорусский звукорежиссер. Он работает с брестской группой «Сад», с этно-трио «Троица», с «Серебряной свадьбой». Толик просто маг звукозаписи, по-иному не могу сказать. Альбом «Очарованный странник» и начался с того, что Харитонов сам нам предложил записаться. И «Таймер», и этот диск – результат того, что мы обрели Толика, а Толик нашел нас. Потому что больше никто не был в состоянии справиться с нашими требованиями. Придумать-то мы можем, а сводить сами пока не умеем. И Толик всё это очень скрупулезно сводил.
Именно сводил или записывал в своей студии?
Сейчас достаточно нормальной карты компьютерной – вот и вся студия. Плюс мы, например, к «Таймеру» барабаны прописывали на студии у Сергея Суворова, в Институте культуры. Но основное – это Толикова карта, его «нойманы» и компьютер. Можно бесконечно повышать планку качества в плане аппарата, помещения, которое тоже немаловажно. Но мы люди скромные, и запросы у нас небольшие.
Так всё-таки скромные? А как насчет «единственный человек, который смог удовлетворить наши желания»?
Одно дело – наши запросы, а другое дело – наши возможности. (Смеется.) Запросы (творческие, не технические) у нас весьма замысловатые. На самом деле они, наверное, у всех такие. У тех, кто занимается музыкоцентричной авторской песней, как я ее называю. Чтобы сделать какую-то картинку на альбоме, которую бы хотелось – понятно, что должен быть индивидуальный подход, человек должен любить это. И сложно найти звукорежиссера, который бы и любил такую музыку, и умел ее записывать. На всех авторов – таких звукорежиссеров не напасешься. Поэтому технический прогресс выручает. Хорошо, что у людей завелись компьютеры, появилась возможность записываться дома. Десять лет назад такое было еще немыслимо.
Но десять лет назад я бы все сделала иначе. Я и сейчас слушаю альбом и понимаю, что треть переделала бы.
Может быть, именно поэтому музыка десять лет назад продавалась лучше?
Она продавалась-то лучше, но выпускалась реже. Понимаете, мир десять лет назад был биполярным. Был «формат», и было то, что «формат» считал отстоем – то есть андеграунд. И если кому-то из андеграунда удавалось записаться, то всё равно при ближайшем рассмотрении качеством это выходило хуже, чем «формат», потому что у того и возможностей больше, и денег. А сейчас, слава Богу, этот биполярный мир разрушился, и неформатный музыкант, благодаря техническому прогрессу, может сделать именно то, что ему хочется.
Но люди меньше ищут нового, меньше ходят на концерты…
У нас просто народ такой – очень долго для него вся эта музыка была откровением практически религиозного порядка. А в 90-х года происходила постепенная демифологизация музыканта как некоего мессии. Еще поэтому фокус сместился на команды, быть может, более качественные, но более развлекательного характера. А люди, которые что-то там несут, заставляют думать, осуществляют какие-то прорывы культурные – они по большому счету мало кому нужны, в них разуверились, они символизируют некий архетип национальных комплексов, весьма отталкивающий и многими презираемый.
Мне кажется, это ситуация временная. Пройдет какой-то этап, и, наверное, снова появятся какие-то интересы, какие-то имена, любопытные аудитории большей, чем сто человек.
Нередко проходит довольно большой промежуток между созданием песни, ее записью и релизом. Часто можно «живьем» слышать песни, которые совсем не скоро выйдут на диске. Почему так происходит?
По-разному бывает. Дело в том, что выпуск альбомов зависит только от возможностей. И я стараюсь, чтобы альбом получился концептуальным. Бывает, что песни дописываются. Я беру пять уже готовых песен и понимаю, что вот здесь где-то должна быть еще одна стоять. И тут еще одна. И могу под это дело написать песню. Но вообще времени нет абсолютно…
А как вы пишете песни? Происходит это от текста или от музыки, раз это музыкоцентричная авторская песня?
Я так скажу… На 70 % от музыки, на 30 % процентов – от текста. В основном всё-таки музыка сперва сочиняется, либо мелодия вместе с текстом. Слово часто используется исходя из своего звучания, или из чего-то необъяснимого, что я не могу выразить. Какая-то фраза может быть построена неправильно, но почему-то в этой песне она работает. А правильная, литературно выверенная фраза – наоборот, почему-то может в песне вообще не работать.
А удачная песня, я считаю – такая, которую можно сразу охватить. Не та, в которой надо специально расслушивать текст, думать. Хорошая песня должна иметь немножечко популистский характер. Должна просто на слух ложиться. Конечно, далеко не всегда я этого добиваюсь. А иногда бывает текстоцентричные вещи. Которые проще выразить словами, чем музыкой.
Для вас смысл творчества в изменении мира, в самореализации или в чём-то ином?
Насчет изменения мира – понятно уже, что творчество вряд ли мир изменит. Вопрос тупой – зачем оно тогда вообще нужно? Потому что для самореализации этим заниматься тоже не очень интересно. Во-первых, это какой-то момент общения с людьми. Во-вторых, это один из уровней, оттолкнувшись от которого, человек может пойти дальше. В какой-то момент, для юного человека творчество может быть тем, что его сознание требует. А потом он идет дальше. Я сейчас не могу сформулировать, зачем мне это нужно. Бывают моменты, когда я легко могу без этого обойтись. А бывает, что песни начинают писаться одна за другой, и есть потребность показать их людям. Это спонтанный, нерефлексируемый процесс. (Смеется.)
Потом, музыка – это запечатленные стихии. Дождь, ветер, огонь… Когда поешь и играешь, приходит понимание, что они необходимы, хотя это и неочевидно.
У вас про любовь есть песни?
У меня все песни про любовь. (Смеется.) Я просто не очень про любовь могу писать, потому что у меня всё нормально по жизни. (Смеются все.) Есть много людей, которые о любви прекрасно пишут – зачем я еще буду это делать? Зачем засорять тему? (Смеется.)
Вообще в авторской песне многие поют о различных любовных переживаниях, люди через это, как правило, мир, себя познают. Я это понимаю, но не люблю. Хотя если бы об этом пели мало, я пела бы больше. Просто не люблю ходить туда, где ходит много народу, особенно если есть много нехоженых мест.
Юля, а на вашу вокальную манеру кто-нибудь повлиял?
Дело в том, что я вообще никогда не задумывалась о своей вокальной манере. Несмотря на то, что с детства пела в хоре, я себя никогда вокалисткой не мыслила. Всегда представляла себя сочинителем. Композиционное начало у меня всегда доминировало над исполнительским. По степени интереса для меня сначала идет композиция, потом гитара, а потом вокал. Несколько лет назад я совершенно случайно попала к одному педагогу. Не могу сказать, что мне это помогло. Меня это в какой-то момент сбило с нарезки. Был какой-то удар, я начала думать о том, как я вообще пою. Но благодаря этому опыту я начала понимать кое-что в этой кухне, потому что раньше для меня вопрос голосового звукоизвлечения был не особо важным прилагательным к музыкальной идее и иструментальному сопровождению. И я начала понимать, почему же это люди так любят, когда поют красиво.
Дело в том, что природа вокалиста – она вообще другая. Истинный вокалист иным местом поет. Он голосит. Он идею через себя доносит, изнутри, в то время как композитор – через некое пространство, им генерируемое. Я это отчетливо понимаю, что моя природа именно композиторская, я всем имеющимся у меня арсеналом стремлюсь создать некое звуковое пространство, мир, и через это донести мысль. А вокалист – он голову отключает и становится некой единицей, которая вещает.
В итоге мне пришлось пению заново учиться. А научить человека петь в принципе невозможно, ему в глотку руками не залезешь и язык как надо не развернешь. Поэтому певческий аппарат трогать опасно. Как человек, прошедший через музыкальную школу, я понимаю, с чего нужно начинать в игре на инструменте и как к этому подходить. А вокал для меня достаточно долго был закрытой книгой (за исключением хоровой и ансамблевой практики). Я считала, что голоса у меня нет, что достаточно попадать в ноты, свободно дышать, четко артикулировать, и еще важна психологическая достоверность. Я сейчас тоже стараюсь этих принципов придерживаться, хотя я стараюсь делать так, чтобы получалось формально более благозвучно, чем раньше. А в принципе не люблю в своей музыке излишних «вокализмов», потому что сразу возникает пошлость и недостоверность. Я порой иду даже на то, чтобы мое пение звучало отталкивающе, хотя понятно, что публики мне такой подход не прибавит.
Единственное, что, пожалуй, повлияло на мою манеру местами – цыганская песня. Я одно время, в ранней юности, общалась с цыганами, и так получилось, что цыганский фольклор мне оказался ближе, чем какой-либо другой. В последнее время на фолк вообще пошла мода, и когда люди слышат, как я пою цыганское, очень радуются и просят еще. Мне не жалко, я пою еще. Но смешно. Лет 15-17 назад, когда я это пела, в это врубались единицы, а теперь это практически мейнстрим.
А какие-то любимые певцы, певицы есть?
С этим глухо (смеется), у меня есть любимые композиторы, много любимых, а именно что певиц… Мне Нино Катамадзе нравится. Но скорее не тем, как она поет, а тем, что она поет. Мне очень нравится Анна Герман. Но не потому, как она красиво и круто поет, а тем духом, который она несет. Для меня дух – первичен. Для меня в какой-то группе неотесанный вокал может звучать приятнее, чем вокал хорошо поставленный, но ни о чём. Наверное, так. (Смеется.) Хотя инструменталы, аранжировки для меня очень важны. Когда человек хорошо играет, когда он в композиции хорошо выражает свои мысли. Важно, чтобы человек был разносторонен и музыкален.
И еще – года четыре назад я узнала певицу – зовут ее Адриана Кальканотто. Мечтаю, чтобы ее привезли в Россию с гастролями.
«Очарованный странник» записан относительно давно, а когда будет новый материал?
Он будет писаться, материала много, я уже даже заявила где-то в новостях о том, что следующая пластинка будет называться «Москва-Сити».
Тематическая?
Да. Тематическая. Жизненные наблюдения, зафиксированные мною в процессе, так сказать. Включая «Московскую стройку», включая многие другие песни… Я еще не знаю, что из этого получится, потому что у меня задача записать альбом с минимумом затраченных ресурсов и быстро. Все те альбомы делались медленно и въедливо, мне это надоело, и я хочу альбом записать быстро, и чтобы всё всем было ясно. Чтобы ни одного слова, ни одного звука людям нормальным не было непонятно. (Смеется.)
Владимир ИМПАЛЕР
(обработка, вступление)
Вопросы задавали – Вадим Ульянкин, Алес Валединский, Елена Савицкая и другие журналисты и посетители выступления Юлии Теуниковой в м-не «Дом культуры».
